Глава из книги Дворянские усадьбы Санкт-Петербургской губернии (Всеволожский район), автор Нонна Васильевна Мурашова. Страницы 133-152.

Распознавание текста сделано специально для А.К. в благодарность за поддержку в трудной ситуации.

В Санкт-Петербургском уезде находилось несколько представительных загородных резиденции. Самой близкой к городу была Муринская усадьба. Сейчас сюда можно доехать на метро, а из северных новостроек Петербурга можно увидеть церковь св. Екатерины, построенную неподалеку от усадьбы.

В 1712 году Петр I пожаловал «деревню Мурино с отхожими пустошами, со шведским кабачком на реке Охте… всего 1325 десятин да два озера» Петру Павловичу Шафирову. Благодаря своим способностям он быстро выдвинулся из переводчиков Посольского приказа в дипломаты, занимал посты вице-президента Коммерц-коллегии, вице-канцлера, вице-президента Коллегии иностранных дел, но в 1723 году попал в опалу за «воровство и взяточничество». Ее причину уточнил С. М. Соловьев: «Один из самых даровитых и видных сотрудников преобразователя, вице-канцлер и сенатор Шафиров был осужден на смерть, снят с плахи и сослан в ссылку за то, что в Сенате позволил себе неприличные поступки, брань с товарищами и обер-прокурором, нарушение указов, старание, чтоб брату его было выдано лишнее жалованье».

Все шафировские имения были отписаны на государя, а он «Шафирову дачу на реке Охте с пашнею, леса и сенные покосы и со всеми угодьями и тремя дворовыми людьми, которые ныне живут на даче… хоромного строения три избы и конюшни» отдал генерал-майору Ивану Ильичу Дмитриеву-Мамонову. В 1749 году его дочь, к тому времени уже вдова, баронесса Настасья Ивановна Поспелова, продала «деревню Муром (Мурино — Авт.) и с привезенными в оную и с прежде бывшими людьми» Роману Илларионовичу Воронцову. С тех пор несколько поколений этого рода владели вотчиной почти 170 лет.

Воронцовы — старинный дворянский род, немало представителей которого были известными государственными деятелями России. Дети стольника, позже сенатора, Иллариона Гавриловича Воронцова — Михаил, Иван и Роман — принимали участие в возведении на престол Елизаветы Петровны, за что были вознаграждены чинами. Старший — Роман Илларионович — дослужился до генерал-поручика и сенатора и был человеком небедным. Богатое приданое принесла ему Марфа Ивановна, единственная наследница конюшего Патриаршего двора Ивана Михайловича Сурмина, нажившего огромное состояние на торговле солью и рыбных промыслах. Из литературных источников известно, что первым браком Марфа Ивановна была за князем Юрием Долгоруковым, сосланным в Сибирь в 1731 году, когда всех Долгоруковых лишили чинов и орденов из-за интриг в царствование Петра II.

Марфа Ивановна по разрешению Синода вышла замуж 1а Романа Илларионовича Воронцова. Приятельские отношения с великой княжной Елизаветой Петровной, которую Марфа Ивановна тогда снабжала деньгами, сохранились и в годы царствования дочери Петра I. В 1760 году Елизавета Петровна пожаловала Романа Илларионовича графским достоинством, Петр III присвоил ему звание генерал-аншефа, но при Екатерине II он впал в немилость из-за дочери Елизаветы, фаворитки Петра III. Однако в 1778 году императрица доверила Воронцову управление тремя губерниями: Владимирской, Пензенской и Тамбовской.

Марфа Ивановна умерла в 1745 году, оставив мужу обширные владения и пятерых малолетних детей. Пристроив Елизавету и Марию ко Двору, он отдал Екатерину Александра и Семена на воспитание брату Михаилу Илларионовичу, канцлеру с 1758 года. Назначив приданое дочерям при их замужестве, Роман Илларионович долго не выделял взрослых уже сыновей. Чтобы заставить его провести раздел, понадобился указ Екатерины II. Эта медлительность объяснялась тем, что Воронцов прижил от гувернантки пятерых внебрачных детей (Ранцовых), а их воспитание требовало больших расходов. По разделу, произведенному в 1774 году, Александру Романовичу достались имения в разных губерниях, в том числе родовое Андреевское — во Владимирской губернии, Милет — под Москвой и Мурино — в Санкт-Петербургском уезде. Еще раньше все отчеты управляющих по этим поместьям, начиная с 1771 года, писались на его имя.

Воспитанный дядей, канцлером, Александр Романович с детства был записан в лейб-гвардии Измайловский полк, в 1758 году — отправлен в Париж в военную школу. С 1761 года служил по ведомству иностранных дел — сначала в Вене, затем в Голландии. Воцарение Екатерины II Воронцовы встретили холодно, и в 1768 году Александру Романовичу, 27-летнему дипломату, пришлось уйти в отставку. Вскоре он занялся переустройством усадеб в своих владениях. Проекты построек в Андреевском и Милете делал Николай Петрович Фонберк (фон Берг) — владимирский губернский и личный архитектор Воронцовых. Об этом свидетельствуют отчеты архитектора о жалованье, оплате проектов, прогонов Александру Романовичу, что дает основание предположить, что Фонберк был и автором построек в Мурине. Во всяком случае, в 1772 и 1774 годах ему были выданы деньги на проезд в Санкт-Петербург.

Усадьбы в Мурине и Андреевском были детищем Александра Романовича. В отличие от Муринской, родовая усадьба в селе Андреевском Владимирской губернии сохранилась в целостности, и является образцом его созидательной деятельности. Расположенная в живописной пересеченной местности, в междуречье Пекши и Нергили, усадьба в Андреевском была задумана с большим размахом Старый двухэтажный каменный дом надстроили третьим этажом, пристроили к нему флигели и надвратную башню, образовавшие внутренний, парадный двор. Напротив дома-дворца возвели домовую церковь во имя св. апостола Андрея Первозванного, развели фруктовый, регулярный и пейзажный сады. Подъездную дорогу обстроили с обеих сторон службами, людскими, амбарами, хозяйственными заведениями. Помимо привычных скотного двора, конюшен, каретников, были и различные мастерские: столярные, слесарные, шорные, кузнечные. В усадебном доме Александр Романович собрал большую библиотеку и обширную коллекцию икон, портретов, картин, скульптуры. Как и многие вельможи того времени, завел крепостной театр и оркестр. Особенно прославилось Андреевское оранжереями, где вызревали персики, абрикосы, виноград, гранаты, росли сливы, вишни, лавры.

Если Андреевское было фамильной резиденцией, то Муринскую усадьбу, расположенную вблизи столицы, Александр Романович задумал как загородную дачу. Однако и здесь он развернул широкое строительство. Он выбрал место на берегу Охты по правую сторону дороги из Петербурга в Токсово. Каменный, на подвалах, двухэтажный барский дом поставили на высоком холме, в излучине реки Охты. Склоны обработали террасами. От дома уступы спускались к припойменной низине, где вырыли прямоугольный (Графский) пруд, окружив его по периметру валами и дорожками. На валах высадили стриженые липы и кусты акации. Между прудом и террасированным спуском устроили регулярный «французский» сад со стрижеными деревьями, по сторонам от него деревья и кустарники росли свободно.

На плоскогорье за господским домом по одной оси вырыли три пруда, обсадили их, как и прибрежный, стрижеными деревьями. За последним прудом от тракта к реке проложили дорогу (ныне Садовая ул.), ставшую границей усадебного участка. Вся территория вокруг прудов на плато была превращена в обширный сад, в зелени которого скрывались оранжереи и теплицы, дом садовника, флигель с зимним садом, беседка, из которой открывались широкие заречные дали. По сторонам подъезда поставили службы, конюшни, каретник. Усадьба занимала 19 десятин.

В 1794 году управляющий представил Александру Романовичу подробный отчет с перечислением посадок: лип стриженых — 392, липовых беседок — 6, пирамидальных стриженых елей — 51, стриженых берез— 350. В разных местах: у палисадов, ворот, построек, прудов, оранжерей, теплиц, заборов, в садах и парках — тысячи яблонь, 650 вишень, 500 кустов роз, 100 кустов нестриженой акации, 130 гряд клубники, 42 куртины красной и черной смородины, 11 куртин малины, 5 рабаток крыжовника, да еще в селе — 800 «разных деревьев» куртинами и рощами. В оранжереях давали обильный урожай персики, абрикосы, сливы, виноград, миндаль, горошек, земляника, клубника, лавровые, померанцевые, лимонные деревья.

Точное определение Муринским садам оставил поэт Г. Лафермьер в письме к Семену Романовичу Воронцову: «Я в Мурино… Ваш брат делает свои сады, как Скарон одну из своих песен — песней еды. Его сады, конечно, — сады еды. Там видно только фрукты и овощи. Кроме того, имеется зимний сад, который представляет жилище очень удобное и очень приятное для сезона… Церковь, архитектура которой очень элегантна, наконец, дороги, бесчисленные просеки, также теплицы и оранжереи… Словом, это все предлагает разнообразие и доставляет удовольствие и делает это место очень приятным».

Немало интересных подробностей о Муринских садах можно почерпнуть из писем Семена Романовича из Лондона, где он служил российским послом. Как-то он написал брату: «Я Вам пошлю маленький хлам, составленный из многочисленных маленьких обрезков китайской ивы. Это самое замечательное дерево, которое я когда-либо видел. Они обрезаны от прототипа этих деревьев в этой стране, как говорится, — китайской ивы сада знаменитого Попа. … я Вас прошу посадить их в Мурино, Ульянке, Матренино и Милете. Это дерево теперь в большей части здесь (Англии. — Авт.), гораздо меньше — в Италии и во Франции, где его называют ивой Пальмиры или плакучей ивой».

В другом письме Семен Романович рассказал об улучшении дорожек в Мурино: «Я Вас поздравляю, мой дорогой друг, по поводу мелиорации, что сделала мадам Дашкова в Вашем саду, потому что мне кажется, что Вы не совсем довольны, так как Вы мне об этом не говорили, это именно от нашего друга Лафермьера я узнал о работе, которую она предприняла и исполнила с той активностью, которая ее характеризует. Я Вам признаюсь, что, не зная точно, что она сделала, я полагаю, что Ваш сад улучшенным, особенно, если она сделала или показала, как сделать прогулочные дорожки сухими, чтобы не забрызгаться или не погружаться в зыбучий песок… Я вспоминаю, что я Вам говорил сделать дорожки по-английски».

Также подробно, как и посадки, управляющий описал господский дом, где внизу был винный погреб, в первом этаже — 13 комнат, во втором — 8. В отчете обсказана каждая деталь, вплоть до занавесей, обивки стен, перечня окон, дверей, печей и мебели. Лафермьер отмечал: «Комнаты, о которых я Вам говорю (Семену Романовичу. — Авт.) — слово любимого его творения по его манере. Это правда, что я нашел их увеличившимися и похорошевшими». Трудно сказать почему, но посетивший Муринскую усадьбу в 1784 году Дж. Кваренги сказал, что «это расположение дома умалишенного». Александр Романович ответил тогда архитектору, что он — дурак. Возможно, Кваренги запечатлел дом, показавшийся ему более чем странным.

В каменный двухэтажный флигель, где была «театральная» комната, проходили из господского дома через зимний сад. Все хозяйственные постройки, кроме кузницы, баня, каретник, конюшни, сенной сарай, коровник, хлебный амбар, ледник, три служебных флигеля — были деревянными. В садах и парках стояли скамейки, канапе, беседки, одна из них — «китайская», описание которой сохранилось: «В ней круглый стол и двадцать стульев, семь жалюзей на шнурках, окрашенных в зеленый цвет». В 1791 году архитектор П. Гинц сделал копии с проектов всех муринских построек, но эти документы пока не обнаружены.

Зато сохранились авторские чертежи Н.А. Львова, построившего прекрасный храм в память жены Семена Романовича — Екатерины Алексеевны, урожденной Сенявиной. Его сооружение было связано со скорбными событиями в семье Воронцовых.

Семен Романович, воспитанный, как и брат, дядей Михаилом Илларионовичем, 16-летним юношей совершил путешествие по родовым имениям и сибирским заводам. Карьеру он начал на военном поприще, после окончания русско-турецкой войны 1768—1774 годов в звании генерал-майора вышел в отставку, некоторое время был «не у дел». С 1783 года началась его дипломатическая деятельность— сначала посланником в Венеции, затем послом в Англии. В 1780 году Семен Романович женился на дочери адмирала Алексея Наумовича Сенявина. Отец — Роман Илларионович — был очень доволен тем, что «сын решился соединить свою судьбу со столь достойной партией как Екатерина Алексеевна и предпочел взаимную склонность всему другому». Вскоре родились дети: в 1782 году — Михаил, через год — Екатерина.

В 1783 году в Венеции, где жили тогда Воронцовы, выдалась необычайно суровая зима. Екатерина Алексеевна заболела чахоткой и вскоре, 25 августа 1784 года, умерла Воре Семена Романовича было безутешным Он писал брату отчаянные письма, и только забота о малолетних детях помогла пережить утрату. В память о жене он просил построить в Мурине, где они провели медовый месяц, храм с усыпальницей, куда бы он мог перенести прах жены.

Брат, Александр Романович, уже в ноябре 1784 года приступил к исполнению этой просьбы. Он писал в Венецию: «Впрочем, что касается церкви в Мурине, я Вам говорил, что мое намерение — конечно строить в этом голу, начали делать кирпич». В одном из последующих писем сообщал: «Что касается строительства церкви в Мурине, я Вам уже замечал, что не терял из виду этот объект и даже начал собирать материал для этого. Я буду работать еще больше, с тех пор как Вы мне заметили это пожелать. Вы можете даже сделать мне план церкви в Италии и переслать мне с оказией. Надо заметить только, что она должна быть на Восток — так. как все русские церкви, и притом, чтоб и колокольня была при том строении, впрочем, надо, чтоб все строение было неогромно… Можно изготовить также мавзолей, который может быть заказан Карраре, расходы по которому я возьму на себя».

Суровый и твердый в государственных делах, Александр Романович питал нежную любовь к младшему брату. Их отношения видны из переписки. Семен Романович, признательный за заботы, писал: «Я тебя глубоко благодарю, мой друг, за заверения, которые ты мне даешь по поводу церкви в Мурине. Ты не можешь представить, мой друг Алексаша, какой род утешения и спокойствия сие мне приносит».

Ожидание проекта из Италии задерживало строительство, и Александр Романович попросил Николая Александровича Львова сделать план храма. К концу 1785 года проект был готов. В январе 1786 года Александр Романович обратился к митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому с прошением разрешить постройку церкви. В сохранившейся переписке церковных властей приводились доводы Воронцова: «Мурино с принадлежащими к ней шестью

деревнями, в коих крестьян 84 двора, в них по последней ревизии мужска 293, женска 224 души, да в летнее время работников до 50 из других деревень в мызу ежегодно приходят, и оная (мыза— Авт.) с деревнями в приходе состоит Сампсония странноприимца, которая от мызы в расстоянии более десяти верст и ближе оной никакой церкви не находится, почему и имеют тех деревень крестьяне в исправлении треб крайнюю нужду, а паче в летнее время претерпевают, и по отдаленности от церкви лишаются навсегда в воскресные и праздничные дни слушания Божьей службы, почему и желает в реченной своей мызе соорудить каменную церковь во имя святой великомученицы Екатерины».

Ответ с разрешением пришел только через пять месяцев, и сразу же началось строительство. На следующий год в августе Львов спрашивал в письме Александра Романовича: «Высоко ли поднялась Муринская церковь и довольны ли ваше сиятельство производством оной?» Семену Романовичу архитектор писал в Лондон: «Сейчас еду в Мурино для окончания последнего свода на церкви, которая нынешним летом будет под кровлею». Храм освятили 2 февраля 1790 года.

Можно только удивляться, с каким мастерством Львов справился с труднейшей задачей соединения в одном здании сельского приходского храма с колокольней, усыпальницы и мемориала. Неповторимый импровизатор, он разрешил эту проблему, взяв за основу тип «церкви под колоколы со звонницей» и обогатив композицию современными приемами. Ядром ярусной постройки стал четверик церковного зала с примыкающими к нему с четырех сторон полукруглыми апсидами, образующими так называемый четырехлистник. Над ним возвышалась восьмигранная со звонами колокольня, завершенная ротондой. Нагрузка облегчалась тем, что колокольня и ротонда были выстроены из дерева. Под церковью Львов устроил усыпальницу.

Четырехлепестковый церковный зал имеет центрическую композицию, в которой все оси равны. Такая планировка храмов известна в русской архитектуре XVII века, а также использовалась зодчими XVIII столетия — А. Ринальди и Ю.М. Фельтеном. Львов, вписав северную и южную апсиды в прямоугольные объемы, создал горизонталь, уравновешивающую вертикаль ярусов. Благодаря сложной пластике различных по форме объемов, как бы выраставших друг из друга, храм отличается неповторимым своеобразием

Необычно и завершение колокольни ротондой, напоминающей беседку. Ротонда не имела церковного назначения — с прозрачной колоннадой она была неким романтическим символом, навевавшим элегическое настроение, ведь под церковью предполагалась усыпальница рано ушедшей из жизни Екатерины Алексеевны. Перезахоронение, правда, не состоялось, и ее прах остался покоиться в Венеции в греческой церкви.

Интерьер Муринского храма отличался редкой красотой — кессонированные своды, паруса, арки, сдвоенные колонны и пилястры, утонченный рисунок их капителей, изысканных пропорций иконостас в форме полуротонды, ажурные царские врата. Раскрытие подкупольного пространства на четыре стороны давало и сейчас дает ощущение взлета, простора

По русской традиции, главным должен быть западный вход, напротив иконостаса а Львов сделал главным — южный, напротив северной апсиды с нишей, где стоял памятник Екатерине Алексеевне. Этот вход архитектор оформил четырехколонным портиком.

Если смотреть на церковь с южной стороны, то особенно убедительно видна ярусность композиции, ее вертикаль, с как бы вспухающими внизу восточной и западной апсидами. Муринская церковь — яркий пример непринужденности и свободы творческого мышления Львова.

И. Г. Георги, автор описания Петербурга 1794—1796 годов, отметил: «В Мурине, российской деревне графа Воронцова, находящейся на правом берегу Охты, в 8 верстах выше Охтинских пороховых заводов, есть знатные господские каменные жилые строения, прекрасный сад с валами и пр., наипрекраснейшая церковь, также и завод для двоения водки. На правом берегу Охты есть в построенном нарочно открытом Греческом храме сильно бьющий ключ, коего вода в чистоте Бристольской воде совершенно сходствует».

Усадьба в ближайших окрестностях Петербурга понадобилась Александру Романовичу потому, что в 1773 году он вернулся на службу, возглавил Коммерц-коллегию и до 1794 года постоянно жил в столице, лишь летом выезжая в Андреевское. На новой должности Воронцов проявил себя как государственный деятель, принесший большую пользу России: укрепил и расширил торговые отношения со многими странами, особенно с Англией, составил первый в России Таможенный тариф. После 1794 года шесть лет он жил летом в родовом поместье, а зимой в Москве, но с воцарением Александра I был введен в Сенат, получил награды, пожалован самым высоким гражданским чином в империи — канцлера. Только в 1804 году Воронцов окончательно вышел в отставку, поселился в Андреевском, но прожил недолго. 2 декабря 1805 года Александр Романович скончался. Его похоронили в домовой церкви села Андреевского.

Все его имения унаследовал Семен Романович, оставшийся жить в Лондоне после отставки в 1806 году. Управлял поместьями его сын Михаил Семенович. Получив прекрасное образование в Англии, он вернулся в Россию в 1801 году, выбрал военную карьеру, прославился храбростью во всех кампаниях против Наполеона. Несколько эпизодов из военной биографии Воронцова Л. Н. Толстой использовал в романе «Война и мир».

В сражении при Прейсиш-Эйлау в 1807 году Воронцов был ранен со знаменем в руках и записан в список погибших, о чем сообщили отцу в Лондон, но Михаил Семенович выжил. Он и стал прообразом литературного героя — Болконского, правда, Толстой перенес этот случай на поле под Аустерлицем. Другая сцена романа— отъезд Ростовых из Москвы в 1812 году— воспроизводит второе реальное событие, произошедшее с Михаилом Семеновичем: «Привезен, будучи раненый, в Москву, Воронцов нашел в своем доме, в Немецкой слободе, множество подвод, высланных из подмосковной его усадьбы (Милет. — Авт.) для отвоза в дальние деревни картин, библиотеки, бронз и других ценностей. Узнав, что в соседстве дома его находились в больницах и партикулярных домах множество раненых офицеров и солдат, кои за большим количеством не могли все получить нужную помощь, он приказал, чтоб все вещи остались на жертву неприятеля, подводы сии приказал употребить на перевозку раненых воинов в село Андреевское».

Дополнительные сведения сохранились в отчете управляющего Семену Романовичу, живущему в Лондоне: «Теперь в Андреевском, как с Его Сиятельством господ и разных воинских чинов раненых, и своих пенсионеров, и прочих людей имеется великое множество». С 28 августа по 29 октября здесь жили на полном иждивении и лечились 110 солдат и офицеров, среди них раненые, как и Воронцов в Бородинской битве, генералы А. И Гудович, Н. В. Кретов, Э. Ф. Сен-При.

Подлечившись, Воронцов вернулся в армию, принял участие в заграничном походе 1813—1814 годов, после заключения мира был назначен командиром русского экспедиционного корпуса во Франции, где и женился на Елизавете Ксаверьевне Браницкой. В 1823 году Александр I поручил ему управление Новороссией и Бессарабией. Деятельность Михаила Семеновича на этом поприще принесла России немалую пользу: был освоен Крым, отстроена Одесса— столица южного края, заселены многие пустующие земли, устроены порты, широкое развитие получила торговля. Тогда же Воронцов выстроил свою великолепную резиденцию в Алупке.

В это время в Мурине размахнулось дачное строительство. Первые загородные дачи появились еще при Александре Романовиче в 1796 году, а к 1826 году арендаторы — английские купцы — выстроили их столько, что заняли целую улицу, названную Английской. На летнее время сдавался и господский дом, и специально выстроенные дачи, да и крестьяне уступали свои дома дачникам. Мурино стало популярным местом отдыха петербуржцев. И не мудрено, ведь имение находилось близко от столицы, дороги были удобными. Похорошело и село, где строились новые крестьянские дворы, открылись школа, училище и богадельня, церковь же подновлялась

«Мурино — это чудный уголок под Петербургом, давно уже оцененный англичанами — богачами Петербурга. Они брали здесь землю в аренду на долгие сроки и строились по-английски — на широких дворах, обнесенных живой изгородью, парком при дворе, с массой надворных построек. Когда въедешь в улицу, где расположились эти виллы, тс думается, что находишься в предместье Лондона — до такой степени англизировано наше Мурино. Самое сельцо лежит чрезвычайно живописно на берегу реки, находясь в стороне от больших дорог, представляло большие удобства для спокойной жизни», — писал современник.

Важное событие произошло в Мурине в 1833 году, о чем доложил Михаилу Семеновичу управляющий: «Сего сентября третьего дня Ея императорское величество государыня Александра Федоровна с наследником великим князем Александром Николаевичем и его императорским высочеством Михаилом Павловичем и многими знатными особами соизволили ощастливить прибытием своим село Мурино, где, откушав на даче Вашего сиятельства, посещали все дачи, потом отправились верхами и в линейках в деревню Лаврики, осматривали тамошние места, весьма любуясь оными и признав все вообще местоположение и виды приятнейшими».

Историческим событием стало увольнение муринских крепостных крестьян в «обязанные». Михаил Семенович Воронцов первым из помещиков откликнулся на указ Николая I от 2 апреля 1842 года, который был первым шагом к освобождению крестьян. «Обязанные» крестьяне получали небольшое послабление от крепостной зависимости Воронцов предоставил муринским крестьянам землю в общественное пользование (на каждую душу мужского пола по 3 десятины 1122 кв. сажень) — всего 1716 десятин, самоуправление— выбор старост и бургомистра, решение дел по рекрутскому набору, оброку на семью, распоряжению общественными фондами. По спорным вопросам крестьяне обращались к Воронцову, который также помогал им в неурожайные годы, предоставлял займы, на свои средства ремонтировал приходскую церковь св. Екатерины.

В Мурине, правда, Воронцов бывал редко. В 1844 году Николай I назначил его своим наместником на Кавказе, где шла война с горцами. За Даргинский поход император пожаловал его чином генерал-фельдмаршала и возвел в княжеское достоинство. Л. Н. Толстой, интересовавшийся личностью Воронцова, дал ему верную характеристику в повести «Хаджи Мурат»: «Воронцов Михаил Семенович, воспитанный в Англии, сын русского посла, был среди высших чиновников человек редкого в то время европейского образования, честолюбивый, мягкий и ласковый в обращении с низшими, и тонкий придворный в отношении с высшими. Он не понимал жизни без власти и покорности. Он имел все высшие чины и ордена и считался искусным военным, даже победителем Наполеона под Краоном. Ему в 51-м году было семьдесят лет, но он еще был свеж, бодро двигался и, главное, вполне обладал всей ловкостью тонкого и приятного ума, направленного на поддержание своей власти и утверждение и распространение своей популярности». Воронцов умер в 1856 году и похоронен в Одесском соборе.

Его наследник, Семен Михайлович, полковник и флигель-адъютант, участвовал в Кавказской войне под началом отца, был женат на знаменитой петербургской красавице Марии Васильевне, урожденной княжне Трубецкой, по первому браку Столыпиной. Она владела обширными поместьями в Италии, где супруги чаще всего и жили. Все дела по российским имениям вели управляющие. Как и раньше, земли и дачи в Мурине сдавали в аренду.

Здесь побывало немало известных людей, в том числе художников. К сожалению, знаменитого художника Л. Премацци привлекли только крестьянские постройки. Он нашел интерес в обыденном, рядовом сюжете.

После смерти бездетного Семена Михайловича в 1882 году вступил закон о майорате Воронцовых, под который подпадало и Мурино: «Имение поступает всегда к старшему в роде, считая женский пол после всех, хотя младших сыновей. Когда имение перейдет в руки женского пола, то муж владелицы с потомством не может иметь на оное право без принятия с разрешения фамилии и герба графов Воронцовых. В случае совершенного прекращения прямой линии, майорат, если не будет ближайших родственников, переходит к потомкам графа Ивана Воронцова-Дашкова, а при недостатке таковых — в потомство дочери графа Артемия Воронцова».

Согласно этому положению унаследовали майорат племянники Семена Михайловича, дети его родной сестры Софьи Михайловны и графа Андрея Павловича Шувалова, сначала — Павел, потом — Михаил Андреевичи, князья Воронцовы графы Шуваловы. Оба они были серьезно больны и рано умерли. Майорат перешел в 1905 году к их старшей сестре Елизавете Андреевне, бывшей замужем за министром императорского Двора, потомком графа Ивана Воронцова-Дашкова — Илларионом Ивановичем Мурино было песчинкой среди многочисленных владений Воронцовых- Дашковых в разных губерниях России, и они им практически не занимались, уделяя все внимание родовой усадьбе Шуваловых — Парголово.

В советское время под лозунгом «мир хижинам — война дворцам» разобрали господский дом в Мурине на кирпичи. Вся территория усадьбы была плотно застроена домами местных жителей и дачников, но, сверяясь с планом 1851 года, легко обнаружить ее остатки. Сохранились пруды, обваловка их берегов, некоторые старые деревья, в 1980-е годы еще хорошо были видны уступы террас, но сейчас и здесь поставили дом, обнесенный чугунной оградой. На подвалах усадебного дома стоит современная постройка, можно пробраться и к месту, где находилась беседка. Отсюда, как и прежде, открываются широкие виды на заречные дали. Пруды у реки и на плоскогорье являются хорошим ориентиром для знакомства с усадебной территорией, ограниченной Садовой улицей, дорогой в Токсово и рекой Охтой. К счастью, сохранилась главная достопримечательность усадьбы — Екатерининская церковь. Она отреставрирована, передана верующим. Церковному причту удалось собрать в ней прекрасные иконы и создать атмосферу, возвышающую религиозные чувства. Этому отвечает и великолепный интерьер.

Доминирующий над окружением храм является духовным центром окрестных жителей, памятником его создателям — Александру Романовичу Воронцову и Николаю Александровичу Львову.