В 1991 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла книга «Хождение за два-три моря». Эта повесть о путешествии — нашумевшая книга знаменитого капитана команды КВН одесского государственного университета («Одесские джентельмены», ОГУ) Святослава Пелишенко и его товарища Сергея Осташко. Книга написана в легкой, ироничной и интеллигентной манере.
Я представляю читателям моего блога отрывок из этой книги, в котором рассказывается о пребывании двух путешественников в Астрахани.

Астрахань — милый, немного патриархальный, домашний город. Ее набережные просторны, бульвары полны зелени. Невывоз мусора из подворотен трогательно напоминает Одессу; но роскошная лень юга каким-то образом уживается здесь со стариной северорусского толка. В старых кварталах хороши деревянные, несокрушимые, глухие купеческие дома. Могуч и державен, тих и стар Астраханский кремль. Мы еще ничего не знали о грядущем коварстве AAA. Нам тут нравилось.
Несмотря на величавые стены, мрачные соборы и башни, в кремле было уютно. Под защитой крепостных стен расположились вполне мирные учреждения — библиотека, краеведческий отдел, музыкальная школа. Мы с удовольствием прошлись по тихим дорожкам, посидели на веранде летнего кафе.
— Как же вы тут без нас, Данилыч? — грустно спросил Сергей.
— Да, уансы… — неопределенно ответил шкипер. Все было давным-давно обговорено. Мы улетаем, Данилыч остается в Астрахани, устраивает «Гагарина» на зимовку в местном яхт-клубе. Капитан полагал, что консервация яхты займет дней десять; на обратном пути он хотел еще раз проведать Фролова в Волгограде, тетю Патю — в Очакове и в Одессе быть не раньше чем через месяц. Немного поговорили о парусном сезоне будущего года, когда отсюда, из Астрахани, мы двинемся на Каспий; но эти события, ввиду их отдаленности, казались совершенно нереальными. Год прожить — не море перейти. Запах скошенной травы, тишина древних стен настраивали на философский лад.
Мы не спешили. После кафе детально был осмотрен огромный гулкий собор. В музее «купеческого и помещичьего быта», по распорядку этого давнего быта, был обед. Сергей заявил, что тоже не прочь отобедать по-купечески, но на дверях местной столовой висела табличка: «Обслуживаются сотрудники кремля». Тогда мы побрели на Артиллерийский двор. Он был пуст. Все пушки выехали на учение еще в XVII веке. В углу высилась Пыточная башня. Под мрачными сводами ржавели орудия бесхитростных русских пыток. Рядом висел прейскурант:
1. Битье кнутом.
2. Битье кнутом на козле.
3. Битье кнутом на площади.
4. Битье кнутом нещадно, дабы другим неповадно было.
Какая-то девушка с улыбкой продавала билеты на все эти мероприятия. Билет стоил тридцать копеек. Данилыч сказал, что купит сотню билетов, тем самым выполнит дневной план, и тогда она, девушка, денек отдохнет от своих ужасов. Девушка, смеясь, отказалась. Некоторое время мы болтали возле солидной дыбы, удивительно похожей на рояль. Данилыч похохатывал. Мы развлекались как могли: нам по-прежнему было грустно. И мы по-прежнему не спешили. Куда было спешить? Билеты на самолет лежали в агентстве — ожидали двух.
К середине дня агентство оживилось. Теперь оно напоминало Ноев ковчег как раз в тот момент, когда Ной обнаружил, что на берегу забыли слона, а воды уже поднимались. Я не сторонник разнузданных библейских сравнений, но тут они сами просились на язык. Потная очередь пела песнь песней, кассирша глядела апокалипсическим зверем, диспетчер, как Понтий Пилат, умывал руки, и какой-то придавленный в углу Исаак, кажется, уже рождал Иакова…
Нас это не касалось. Билеты на Одессу лежали в кассе № 4. Правда, протиснувшись к окошку, мы обнаружили, что оно закрыто. Касса не работала.
Стиснув зубы, распихивая библейскую толпу, Сергей ринулся в кабинет начальника. Селектор на стене неожиданно прокашлялся и, перекрывая гомон, раздраженно сказал:
— Да, у меня записано: два билета яхте Осташко по брони товарища Усова.
Судовой врач вернулся успокоенный. Шестнадцать часов, касса местных авиалиний — такова новая диспозиция.

…Как хорошо было на улице! После душегубки агентства — свежий ветер над Волгой, крики мальчишек, ныряющих со старого причала в порту. Данилыч повел нас в порт не случайно: он хотел договориться о буксировке «Гагарина» вверх по реке.
— На всякий случай. Если не удастся здесь на зимовку стать. В Волгограде Фролов поможет, вот оно… — Капитан замолчал и о чем-то задумался.

В 16.00 у кассы местных авиалиний собралась небольшая привилегированная толпа. Тут было несколько хорошо одетых, спокойных молодых людей, дама со многими кольцами, восточная семья, двое грубых мужчин в унтах и мы. Рядом по-прежнему кляли Аэрофлот и друг друга; лица были полны страха и ненависти; рядом по-прежнему шел последний день отпуска в Помпее. У нашей кассы было тихо. Никто не шумел, не толкался. Мы просовывали головы в окошко, говорили несколько негромких слов. Кассирша выписывала билет. Мы благодарили и покидали агентство. В застенках AAA это был какой-то островок бонтона, оплот светскости. Я гордился тем, что на время попал в высшее общество.
Впрочем, за три человека до нас кассу закрыли. Теперь мы пошли к начальнику агентства все вместе. Гражданин Неваленный взглянул на лицо Сергея и передернулся.
— Кассирша придет, — тоскливо сказал он. — Она команду футболистов оформляет. Двадцать два билета оформит и придет. Вы что, спешите?
— А не поздно будет?
— Не будет. Я же обещал!

Покурить выходили по очереди. Некурящий Данилыч тоже закурил. Библейские сравнения больше не приходили мне в голову. Все было сурово и просто. В тугой атмосфере AAA шла борьба на выживание.
Кассирша вернулась. Вместе с ней, как эскорт сопровождающих истребителей, прибыли какие-то люди в летной форме. Одни называли ее Люсей, другие — Людой, третьи — Клавой, но все требовали билетов вне очереди. И получали их.
Все было сурово и просто. Без четверти шесть селектор предупредил, что агентство закрывается, и мы наконец просунули головы в окошко.
— На фамилию Осташко ничего нет, — сообщила Клава.
— Тогда на Пелишенко посмотрите… нет?! Для «Гагарина»… на фамилию Данилыч!..
— Просьба освободить помещение агентства, — равнодушно сказал селектор. — Оно закрывается.
Начальник, гражданин Неваленный, уже ушел. В пустеющем зале Данилыч громко требовал диспетчера. Броня товарища Усова дала трещину. Справочная разводила руками.
— Было! — орал Сергей. — Были два билета! Я своими глазами слышал… вы к словам не придирайтесь — своими ушами видел! Дайте мне книгу жалоб! И предложений!
— А книга у начальника. А он ушел. Да и что вы напишете?..
— Мы напишем, что вы продали наши билеты налево!
— Как это налево? Что значит — налево?! — понеслось из разных окошек. Раньше нам в какой-то мере сочувствовали, но теперь сотрудники AAA были единодушны.
— А мы не знаем, как это в Астрахани называют! У нас в Одессе это называют «налево»!
В агентстве стало тихо.
— За такие слова можете и ответить, — негромко сказала справочная.
— Мы ответим!
Тут уж и я не выдержал:
— А вы, вы не должны отвечать за свои слова?! И, помолчав, мне твердо ответили:
— Мы — не должны.

Вот оно. В тот день мы охотно сожгли бы агентство; и многие люди охотно одолжили бы нам спички. Справедливый гнев — великолепное чувство, только вот проходит быстро. Если б люди были злопамятны, Аэрофлот рухнул бы, увлекая за собой другие полезные организации. И тогда на другое утро самолет Як-40 не взлетел бы в астраханском аэропорту, унося нас, правда, не в Одессу, даже не в Кишинев или Николаев, куда мы тоже пытались прорваться,— унося нас опять в Волгоград.