Народная пословица говорит: «Без хлеба не сытно, без соли не сладко». Кому в русской деревне не внушали с детства, что просыпать соль за столом — знак недобрый. В нравах и обычаях нашего народа соль играла огромную роль. Женится ли кто, приехал ли в гости издалека, справляет ли новоселье, и неизменно здесь хлеб-соль. Хлеб для того, чтобы новое хозяйство было полно достатком и изобилием, соль — чтобы согласно и без ссор текла новая жизнь на новом месте.
Дорога была соль, но и дорого она доставалась русскому мужику. Промыслом соли на Руси занимались издревле. Я расскажу лишь некоторые эпизоды, связанные с соляным промыслом в низовьях Волги. Эти эпизоды известны из устных преданий и документов Астраханского архива — так называемых «Соляных книг». Кожаные, потрескавшиеся от времени переплеты таят в себе историю становления соляной промышленности, историю обманов, подкупов, жесточайшей эксплуатации.
Донос государю
От Ергеней к Волге желтой скатертью расстилалась бесприютная степь.
Изредка лишь на ней встретишь темные полосы — сухую траву. А ближе к Каспию, будто росинки после дождя, играют па солнышке степные ильмени. А от них в середине степной, от безводья вымершей, вкраплены в песке, как в золотой оправе, белые алмазы, соляные озера и солончаки. Одно особенно большое озеро было охвачено девственно-белым серебристым кольцом, словно припорошено снегом. Вокруг ни души. Лишь старая лысая цапля сладко дремала, стоя на одной ноге в теплой соленой рапе. Неподвижный мертвящий жар навис над степью и сковал неодолимой дремой все в ней живущее. Лениво, со слабым треском перескакивали кузнечики с одной обтертой ветром былинки на другую… Растянувшись, у нор и жмуря на солнце большие глаза, кейфовали жирные рыжеватые суслики. В полусне они тревожно прислушивались — не шумят ли над их головами сильные крылья степного разбойника — сарыча. Но и сарычи сидят на старых суслиных холмах, разинув крючковатые клювы и распустив в изнеможении свои широкие крылья.
Но вот небольшой караван оживил степь. Он двигался к хутору, стоящему в стороне от озера, у самой калмыцкой грани.
С высокого бугра хутор будто караулил степь, глядя на нее двумя маленькими окошками большой мазанки. Хутор был окружен глинобитной стеной. Вокруг стен изнутри двора шли навесы для скотины и два-три амбара. На этом хуторе изредка делал остановки астраханский купец Герасим Юрьев с работными людьми. Он ездил в Кумыкскую землю, возил сушёную рыбу, муку, а оттуда вез персидские дорогие товары, которые отправлял в Москву. Каждый раз, глядя с бугра на озеро, купец прикидывал — сколько богатства таится в недрах земли. А в Москве соль ой как дорога, дороже сушеного миндаля, который привозили из дальних стран.
В 1705 году Герасим Юрьев написал царю Петру 1 пространное письмо об астраханских озерах: «Как на тех озерах от солнечного горячества соль садится, и как ту соль с тех озер брать, и в каких городах пристойно продавать…»
Но зоркий, вездесущий глаз уже подметил богатства астраханской земли. О высоких качествах самосадочной соли узнал известный солепромышленник Г. Д. Строганов, владелец родовых вотчин и жалованных земель. Он-то и занялся разработкой новых соляных озер.
Однако в 1710 году в сенат было подано донесение того же астраханского купца Герасима Юрьева:
«…Мы, Иван Масанов, Василий Лакалов, Дмитрий Базанов, да я, раб твой, сообщаем, что он, Григорий Строганов, и прочие соляные промышленники, не боясь бога и не радея тебе, великому государю, берут в Поместном приказе подрядом за соль цену за всякий пуд мало что не вдвое… И он, Григорий Строганов, и прочие соляные промышленники против настоящей цепы возьмут в Нижнем передаточных денег из твоей великого государя казны тысяч с полтораста и больше».
Получив это доношение, сенат поручил думному дьяку Автомону Ивановичу провести расследование. Но по неизвестным причинам думный дьяк вскоре умирает. А по прошению Григория Строганова три свидетеля, приведенные астраханским купцом, были схвачены, биты кнутом и сосланы на каторгу. Сам Герасим Юрьев избежал наказания, так как до принятия этого решения был по государеву указу направлен в Персию для закупки шерсти для нужд суконного двора в Москве. Но Строганов боялся оставить на свободе такого человека, как Герасим Юрьев. Он знал его как человека настойчивого, могущего дойти с челобитной до самого государя. Поэтому люди Строганова по дороге в Москву схватили астраханского купца и сами отвезли в Поместный приказ, где все чиновные ярыги были уже подкуплены Строгановым.
Остается удивительным, как из застенка столь страшного приказа Герасиму все же удается подать новое доношение на имя царя, где он разоблачает Строганова и служилых людей приказа: «…без указу бит я кнутом безо всякой пощады, и ссылают в ссылку на каторгу без вины, напрасно, по челобитью Григория Строганова за то, что доносил тебе, великому государю, на него, Григория, о соляном подряде правду».
Петр велел отправить на соляные заводы Строганова стольника Плещеева, комиссара Вараксина и челобитчика Юрьева.
Вскоре все астраханские озера у Строганова были отобраны и отданы в откуп местный астраханским купцам.
Под батогами
Работа по добыче соли не требовала большой квалификации. Ее сгребали в кучи деревянными лопатами, кололи и грузили на суда. Поэтому, нанимая «тяглых» на суда, купцы и солепромышленники писали в подрядной записи, что нанятые «людишки» будут работать и на добыче соли.
Добычей соли занимались и рыбопромышленники. постоянно нуждавшиеся в запасах соли для соления рыбы и икры. Но они тоже не брали особых работников, используя на добыче соли ватажников, нанятых ими на рыбный промысел.
Только иногда, если «тяглых» или ватажных работников оказывалось недостаточно, промышленники нанимали людей дополнительно, беря их поденно или понедельно.
На такую поденную работу часто нанимались жившие под Астраханью юртовские татары.
Самовольный уход работного человека, даже если он отработал полученный задаток, рассматривали как побег. Ушедших наниматель имел право вернуть назад, подвергнуть наказанию и заставить работать. Охраняя интересы предпринимателей, Петр I составил наказ приказчикам соляных промыслов под Астраханью. В наказе говорилось: «Торговых люден работные люди по записям в чем слушать не станут и к соляному делу на соляные озера станут ходить обленчиво и ходить учнут от дела рано, и ему тех работных людей за ослушание и нерадение бить батоги, смотря по вине».
Батоги и плети — работным людишкам, несметные богатства — купечеству. Насколько выгодны были подряды на соль, говорит такой факт. Во время персидского похода Петра I астраханский купец Панкратий Курочкин, чтобы получить в откуп астраханские озера, преподнес Петру I двадцать тысяч серебряных рублей для нужд армии.
В конце XVIII в. строго-настрого было заказано трогать соль из степных астраханских озер. Объявили ее всю пол запретом, и никому, кроме казны, не дозволялось ее добывать. Разделили степь на участки, посадили в каждом по соляному приставу. Дали приставу конную стражу, набранную из степных удальцов. Вздорожала соль от казенного откупа. Великий соблазн открылся перед разорившимися и беглыми людьми. Как утерпеть и не поживиться, когда вот она, под боком, лежит в озерах не считанная, не взвешенная. Ковыряй ее пешней или топором, сгребай лопатой и вези куда хочешь: всюду ей закрома открыты. Хочешь, вези в осетинские земли, хочешь — в Ставрополье, хочешь, ватажникам сбывай. Появились в степи первые селения. Кто от барщины бежал, кто от рекрутчины. Казаки-непоседы отбивались от станиц и садились поближе к кочевому раздолью.
Один из священников увещевал своих степных прихожан:
— Братия! К чему вы себя уготовать хотите? Татями в нощи, на колесницах возсев, безсловесными тварями влекомых, под ночи покровом, не боясь звезд укоризны, тщитеся вы на казенное достояние.
В ответ ему угрюмо отвечали:
— Степное богатство — дар божий.
В начале XX в. добыча соли была прочно монополизирована. Эксплуатация стала еще безжалостней. Просматривая литературные источники о соляной промышленности, я не находил даже попытки упорядочить быт соляных рабочих. Во время казенной монополии некому было заботиться о положении рабочих. Казна таких вопросов не поднимала. Замена монополии акцизной системой привела к тому, что вся забота опять свелась к увеличению добычи и сбыта соли. До 1880 года «ломщики» соли вербовались из русских крестьян центральных губерний. Доверенные соледобывателей выезжали на места и здесь «озадачивали» крестьян. Договор найма совершался обычно при участии сельских властей, где выдавались задатки, шедшие тотчас же в уплату податей. Русские ломщики по стародавнему обыкновению соединялись в большие артели и обязывались круговой порукой. Но русские часто разбегались, а иногда и поднимали бунты. На озере Баскунчак во время восстания Пугачева работные люди сожгли соляные амбары, угнали промысловых лошадей. В тридцатых годах XIX в., когда последовало опустошительное нашествие холеры на Россию, вспыхнуло несколько бунтов на соляных промыслах. Смерть там косила людей без счету. Министерство внутренних дел в целях борьбы с эпидемией напечатало:
«Краткое наставление к распознанию признаков холеры, предохранение от оной и средства при первоначальном ее лечении». В этом необыкновенном произведении встречались перлы, подобные запрещению «после сна выходить на воздух», или же «не предаваться гневу, страху, утомлению, унынию и беспокойству духа».
Но наряду с подобными совершенно анекдотическими правилами имелись и иные, например:
«Запрещается пить воду нечистую, пиво и квас молодой.
Запрещается жить в жилищах тесных, нечистых и сырых».
Министерство ограничивалось «запрещениями», не указывая, каким образом неимущее население при отсутствии водопроводов может получить чистую воду или из грязных, густонаселенных жилищ переместиться в просторные, светлые помещения.
Ломщики — русские — жили на озере в грязных землянках, а киргизы — в своих кибитках. Карантин, введенный властями на озере, усугубил положение рабочих — не хватало продовольствия, воды. Доведенные до отчаяния, ломщики пытались разгромить на озере соляную контору. Узнав об этом, губернские власти решили прежде всего испытать «пастырское» внушение, а если оно не подействует, прибегнуть к средству более надежному. Из Астрахани в Баскунчак приехал архиерей. Оглядев волнующееся море голов, он не решился выйти, а, приоткрыв дверцу кареты, стал уговаривать мятежников разойтись. Из толпы послышались недовольные, угрожающие крики:
— Не разойдемся! Холеру эту придумали господа. Они нас отравляют! Почему из господ никто не умирает, а простой народ мрет сотнями?
— Холера ниспослана от господа бога в наказание за грехи наши…— начал было неуверенно архиерей, но откровенно агрессивные намерения ломщиков пресекли его «красноречие». Кучер ударил по лошадям, и карета укатила в сторону Владимировской пристани. Крест уступил место мечу. Воинская команда, прибывшая на озеро, утихомирила «смутьянов».
Бунт в селе Никольском
Выступали против властей не только ломщики, бунтовали и крестьяне, занятые подвозкой соли. Летом 1868 года астраханский губернский прокурор доложил губернатору: «В некоторых местах Енотаевского уезда полиция оказалась недостаточною для усмирения бунтующих крестьян и вследствие того была употреблена военная сила, которая могла только обуздать их…»1
Особенно сильны были волнения в селе Никольском. Дело обстояло так.
Весной 1868 года астраханский купец Поповицкий подрядил более пятидесяти крестьян села Никольского перевозить к пристани соль с одного из степных озер. В контракте говорилось, с какого озера возить соль, где брать корм лошадям, он же выдает возчикам задаток.
Крестьяне поехали на указанное озеро, но соль там не была собрана в кучи. Вывозить нечего! Поповицкий повез мужиков на другое озеро. Соль там была, но не было корма и водопоя для лошадей. Кроме того, уговор был вывозить соль трехпудовыми мешками, а купец приказал сыпать соль в пятипудовые. От жары и бескормицы стал падать скот. Крестьяне возвратились но домам. Возчики имели все основания предъявить иск Поповицкому, не выполнившему статьи контракта, а получилось наоборот. Купец потребовал от крестьян уплаты неустойки в сумме 2045 руб. 10 коп. Губернские власти встали на сторону купца. Однако мужики платить не пожелали. По неплатежу была назначена опись имущества крестьян, которую возложили на пристава Евпиктетова. Но староста села и сотские заявили, что мужики не виноваты. Тогда ревностный служака набросился на сотских:
— Вы, сволочи, перед начальством стоять не умеете!.. Я вас выучу!.. Руки по швам! Куда смотришь? Смотри прямо мне в глаза! Я вас всех в Сибирь сошлю! Не увидите своего Никольского…
Но подобное внушение не помогло. Отбирать описанное имущество должников никто не шел. Тогда в Никольское приехали исправник Знаменский и уездный стряпчий Кобяков. Вместе с сотскими и попятыми они отправились во двор к крестьянину Денисову. Знаменский потребовал на продажу описанное имущество: зеркало, кошму, 2 калмыцких тагана и ружье.
— Ружье, ваше благородие, на хуторе,— заявил Денисов.
— А таганы где?
— Таганы не мои: калмыцкие, ваше благородие, калмыку отдал…
Наскоро составив акт, Знаменский и Кобяков двинулись во двор к крестьянину Колесникову.
— Где описанная для продажи лошадь?— спросил Колесникова Знаменский.
— В конюшне, ваше благородие,— ответил крестьянин.
— Давай лошадь!— крикнул Знаменский.
— Нельзя мне давать этой лошади.
— Как нельзя?
Я, ваше благородие, контрактом обязан возить земскую почту, эта лошадь почтовая.
— Давай лошадь!— в бешенстве закричал Знаменский и двинулся к конюшне.
Но тут над его головой просвистела палка. Собравшиеся крестьяне угрожающе подступили к исправнику. Знаменский отступил. Но па следующий день он приказал арестовать крестьянина Денисова и Колесникова. Их заковали в кандалы и отправили в астраханский тюремный замок. Изъятие описанного имущества продолжалось. Коллежский регистратор Ястребов доносил губернатору, что лишний скот крестьяне угнали за Волгу.
В защиту крестьян села Никольского выступили многие прогрессивно настроенные деятели Астрахани. Поднял свой голос в защиту осужденных и отбывавший ссылку в Астрахани фольклорист демократ П. И. Якушкин, двоюродный брат известного декабриста И. Д. Якушкина. Павел Иванович, осуждая произвол властей, писал: «Полицейское управление предъявило такие требования, которые превзошли требования и самого Пия IX, папы римского. Пий IX собрал вселенский католический собор и хотел, чтобы этот собор признал непогрешимость его, папы. Енотаевское же полицейское управление без всякого собора признало свою непогрешимость и требовало, чтобы и мысли не иметь, что оно погрешило»2.
Казалось, Якушкин имел дар проникать в тайны переписки властей. Губернский прокурор советовал не освобождать крестьян. Он писал: «Какие последствия влечет за собой малейшее поощрение крестьян или повод к мысли, что в отношении Колесникова и Денисова приняты незаконные меры?»3
Точно такой же произвол в отношении возчиков существовал и на озере Баскунчак.
Озеро слёз
Во второй половине XIX в. добыча соли на Баскунчаке резко возросла, цены на соль росли, но не хватало рабочих рук — уж слишком тяжел был этот труд. И вот на Баскунчаке появились умиравшие с голоду калмыки и казахи, готовые за горсть муки делать что угодно. Соледобытчики решили сдать ломку соли степнякам. До рокового 1879 года озеро привлекало только тех казахов и калмыков, которые нищенствовали около русских селений.
В 1879 году вследствие продолжительной, суровой снежной зимы кочевое население Астраханской губернии страшно пострадало. В хотонах и аулах свирепствовали голодный тиф и голод. Вот что говорил голодный казах в одной из поэм Павла Васильева:
Тут соль
И острый русский
Сапог,
А возле Денгиза
Джут, джут,
И скот
Подыхать от голода
Лёг.
До смерти остались
Одни вершки —
Мы жить хотим
И ползем.
Мы съели
Дохлых коней кишки
И пальцы свои грызем!
Нужно было быть страшному экономическому бедствию, чтобы кочевники решились тронуться к озеру под команду приказчиков. На озеро устремились не случайно бездомные бродяги-одиночки, а целые обездоленные семьи, потерявшие и без того непрочную основу хозяйства — скот.
Нельзя без содрогания читать отчет врача В. Гаркема, побывавшего на озеро в 1890 году: «Условия залегания соли на Баскунчаке таковы, что труд рабочего здесь тяжелее, чем на мелких озерах. Глубина выломов, заполненных до краев рапою, доходит до двух аршин, рабочие в них производят ломку соли. При сильной жаре, доходящей до 40 градусов, ослепительной белизне поверхности озера и разъедающих свойств рапы такая работа может соперничать с самыми трудными, какие вообще существуют на промыслах. От долгого пребывания в рапе ноги покрываются ранами. Страшно смотреть на эти отупелые, изнуренные лица рабочих, почти бессознательно, в смертельной истоме действующих пудовыми пешнями, и эти ужасные ноги, покрытые десятками гноящихся язв, растравленных едкой рапой».
А вот зарисовка одного из астраханских журналистов, напечатанная в «Астраханском листке» за 1891 год:
«Сентябрьское утро. В воздухе заметно тянет холодом. Закинув на плечи лопаты, ломы, медленной, ленивой, какой-то арестантской походкой движутся группами по тропинкам к озеру оборванные, голодные казахи. Не хочется идти в холодную, едкую рапу, становиться голыми подошвами на колючие кристаллы соли… Невольно обращаю внимание на ноги одного из этих полудикарей (для буржуазного журналиста эти люди представлялись чем-то вроде рабочего скота).
Он еле волочит ноги. До самого колена на ноге какие-то белые заплаты разных величин — от серебряного пятиалтынного до полтинника. Все это язвы и раны. Показывая мне свои ужасные ноги, казах, видимо, привычным движением двух пальцев выдавил содержимое раны.
— Как же ты будешь работать?— спрашиваю.— Ведь больно?
— Знамо больно! Работать надо — ашать надо. Не работаем — не ашаем».
Вот что собой представляла «солоно» достающаяся работа. А владельцы соляных промыслов потирали руки — барыши, как и соль, были несчитанными.
Один из соляных тузов, Терехов, говорил: «Соляное дело — это чистейший убыток, громадный убыток! Если бы только не интересы отечества и не желание посолить пищу брату во Христе, то неужели кто-нибудь стал бы разрабатывать соль?»
КРЕСТ НА ОБРЫВЕ
А соль продолжали добывать вовсе не из благородных побуждений. Порой солепромышленники становились жертвой собственной жадности. Старожилы рассказывают, что в начале XX в. недалеко от Владимировской пристани плывущим по Волге пассажирам открывался огромный песчаный выступ. Еще издалека на самой его вершине виднелся высокий черный крест. Всякий невольно спрашивал, что это за крест. И тут же узнавал историю мрачную, но характерную…
Изнывал пришлый люд, разрабатывая соль на озере Баскунчак. Многочисленные подрядчики и солепромышленники обсчитывали рабочих, кормили протухшей рыбой v зачастую без заработка отпускали с промысла. Но всех превзошел солепромышленник Тимофей Долгоусов. Его боялись не только рабочие, но и сотоварищи. «Зверь, а не человек»,— отплевываясь, говорили они, когда приказчики Долгоусова нагайками гнали казахов на работу.
Между тем хозяйство Долгоусова росло не по дням, а по часам: огромные амбары для соляных грузов, суда-завозни, барки стояли около пристани. В стороне, на огромном выступе берега, темнел смолистыми бревнами пятистенный сруб. Его почти не было видно за высоким крепким забором и складскими постройками. Редко кто переступал порог дома промышленника, редко кто открывал тесовую калитку. Замкнуто жил Долгоусов с женой и двумя сыновьями. Кроме соляных промыслов, имел промышленник и рыболовные ватаги. По реке, около дома, сновали сотни лодок, на вешалах у берега сушились дубленые невода, амбары переполнялись соленой рыбой под навесом стояли бочки с икрой…
Богатство росло, но росла и страсть к наживе.
В 1897 году после снежной и жестокой зимы наступила ранняя весна. С каждым днем Волга разливалась все шире и шире, затопляя луга и старицы. Рыбаки встрепенулись, ожили, стали смолить лодки. Оживилось и угрюмое лицо Долгоусова. В его серых холодных глазах замерцали жадные огоньки. Готовя снасти, промышленник не замечал, как к его постройкам подступала вода. Наступило время отправляться за рыбой. Жена обеспокоенно сказала:
— Повременил бы с отъездом. Вода совсем к воротам подошла.
— Ничего, не дойдет. Пустяки!— буркнул промышленник.
Хозяин уехал. В доме остались только жена, дети и женская прислуга. Прошло три дня. Волга, до того спокойная, «заиграла». Пенные волны хлестали и вертелись у самых ворот. Затем вода хлынула во двор. К ночи ветер усилился. Огромные косматые валы стали захлестывать каменные подвалы. Вода уже бурлила у самых окон. Вся семья в ужасе перед иконами молила о спасении. Но бог оставался равнодушным. А люди?.. Они всегда объезжали этот дом стороной. Разве можно ждать добра от неприветливого хозяина.
Утром на месте подворья промышленника ветер перекатывал гривастые холодные волны, да чайки горланили, вылавливая соленую рыбу из разбитых амбаров.
Вернувшись с лова, Долгоусов не нашел и признаков своего жилища. Горевал ли он? Неизвестно. Он покинул родные места, оставив на прощание на песчаном обрыве огромный деревянный крест.
Украденный проект
Однако почти совсем рядом, у Владимировской пристани, продолжала бурлить торговая жизнь. Для извлечения большого барыша солепромышленники начали здесь строить восемь паровых солемолольных мельниц с элеваторной подачей для погрузки соли в суда. До 1901 года отправка соли с Владнмировской пристани производилась в течение всей навигации. Летом же 1901 года суда загружались не полностью. Мелководье вызвало повышение цен на доставку соли в Астрахань с одной копейки до трех копеек за пуд. Добыча соли на Баскунчакском промысле грозила упасть. Инженер Кудрявцев предложил перенести пристань в другое, более удобное место и удлинить железнодорожную колею. Это требовало больших затрат, и солепромышленники с этим проектом не согласились. Тогда Кудрявцев подал мысль создать особый тип колейной дороги, допускающей движение обыкновенных повозок и в то же время грузовых машин. В простейшем виде такая дорога должна была состоять из двух дощатых колей, положенных на шпалы и снабженных ребордами для удержания повозок и автомобилей в надлежащем положении. Инженер утверждал, что автомобиль в шесть-семь лошадиных сил сможет буксировать двести-двести пятьдесят пудов соли.
Для проверки своих предложений Кудрявцев просил произвести ряд опытов. Но никто не торопился выделять средства для опытов. Тогда инженер на свой страх и риск построил опытную колею длиной с версту. Для перевозки груза был использован городской автомобиль системы «Дион и Бутон» в три с половиной силы. К нему была прицеплена простая телега. Общий вес автомобиля, телеги и соли достигал ста двадцати пудов. Составленный воз двигался со скоростью двенадцать верст в час. Что особенно было удобно, дорога была переносной. Ее можно было строить в любом месте. Но солепромышленники сомневались в надежности такой дороги и послали ее проект на утверждение в министерство путей сообщения. Там этот проект и затерялся. А в 1904 году, уже после смерти инженера Кудрявцева, проект такой дороги выдвинул сам министр путей сообщения князь Хилков. Не приходится сомневаться, что он использовал многое из трудов скромного инженера с соляных промыслов.
Солепромышленники не заботились о внедрении механизмов на промысле. До Октябрьской революции добыча соли производилась примитивным кустарным способом. Рабский, тяжелый труд — и жалкие гроши. Пот и слезы. Недаром Баскунчакское озеро называли озером слез или озером отчаянья…
Когда народ стал хозяином своих цедр, с нашей земли навсегда исчезли воротилы-солепромышленники, приказчики, подрядчики, биржевые дельцы и прочая тунеядствующая нечисть. ОНИ разбежались, исчезли, растворились, как горсть соли в лохани.

---

1 ГААО, ф. 13, оп. 1, д. 6, л. 232.
2 Сочинения П. И. Якушкина. Спб., 1884, с. 70.
3 ГААО, ф. 13, оп. 1, д. 6, л. 233.