Фельдмаршал Б. П. Шереметев и Астраханское восстание 1705-1706 гг.
Фрагмент из книги
А. И. Заозерский «Фельдмаршал Б.П.Шереметев». Москва, «Наука», 1989 г. Стр. 81-86.
Летом 1705 года, как известно, вспыхнуло восстание в Астрахани. Во главе восставших стояли стрельцы, высланные сюда в большинстве из Москвы после стрелецких бунтов. Восстание происходило под лозунгом борьбы за старину против нововведений: «стали за правду и за христианскую веру»,— как говорил Яков Носов. Но в основе выступления лежали причины экономического характера. По сведениям Витворта, оно произошло вследствие того, что были взяты в казну рыбные ловли и соляные промыслы на Волге, «на которых до сих пор местные жители находили себе и преимущественные занятия и средства к существованию»120. Астраханцы рассчитывали привлечь на свою сторону население других «низовых» городов и главным образом донских казаков, но обманулись в расчетах: сочувствие себе нашли только в двух городах — Черном и Красном Яру; донские казаки остались тверды «в верности». Но одновременно, хотя и вне связи с астраханцами, поднялись башкиры, выведенные из терпения поборами и притеснениями администрации.
Петр получил известие о восстании 3-го июля под Митавой и был крайне встревожен; тем более что не имел точных сведений об его действительных размерах, а расстройством в тылу создавалась в его глазах угроза для армии, сражавшейся со шведами. В то же время была сильная тревога за Москву, особенно ввиду оппозиционных настроений среди населения. Видимо, опасения такого рода были довольно широко распространены. «Мятеж этот,- записывал Витворт,— …мог повлечь за собою крайне опасные последствия, так как недовольство русских — всеобщее…»121. «Боже, спаси Москву!» — восклицал в своем донесении цесарю австрийский резидент Плейер122. Обстоятельства, таким образом, требовали, чтобы дело по возможности было улажено мирным путем и, надо думать, по этому именно соображению для усмирения восстания был избран Петром Шереметев. С одной стороны, популярность фельдмаршала, с другой — его осторожность и рассудительность делали его наиболее подходящим для такой задачи.
Шереметев отправился из-под Митавы сначала в Москву, а отсюда в декабре 1705 года прибыл в Казань, где ему пришлось «войти в дело» башкирского восстания. По его словам, перед самым отправлением в поход ему дан был Петром «устный указ», по которому он должен был постараться «привесть (башкир.— А. З.) в прежнее состояние». Действуя на основании этого указа, он приказал освободить сидевших в Казани под караулом башкир, считавшихся зачинщиками, а в то же время отправил в степи к восставшим офицера для убеждения, чтоб они «от своих шатостей отстали» и чтобы прислали «лучших людей» для заявления о своих нуждах, а потом составленные депутатами челобитные отправил в Москву. Эти меры имели свое благотворное воздействие: уфимцы и башкиры «почали было быть во всяком послушании и покорности и всякие подати все хотели платить по-прежнему»123.
Однако действиями Шереметева оказались недовольны местные воеводы — Н. Кудрявцев, А. Сергеев и С. Вараксин. В письме к Шереметеву они возражали против его вмешательства, потому что, по их словам, «будет ваша милость изволишь челобитье их примать и ослабу им чинить, то всеконечно добра некакого ждать»124. Они пошли дальше и в донесении А. Д. Меншикову представляли те опасности, которые повлечет за собой оказанная фельдмаршалом иноверцам «ослаба»; даже больше того: пробовали какими-то темными намеками вообще набросить тень на личность Бориса Петровича. В то время как они, по их словам, все делают «душевным намерением и безмездно, другие (разумеется, конечно, Шереметев.— А. З.) — особым намерением, о котором их намерения, ваше превосходительство, сами довольно известны»125. Результатом этих жалоб и происков была присылка к Шереметеву одного из любимцев Петра, сержанта М. И. Щепотьева, который привез ему царский указ — ни в какие дела, кроме военных, «не вступаться». В то же время люди, отпущенные фельдмаршалом из-под караула, снова по распоряжению воеводы Кудрявцева, действовавшего на основании царского указа, были возвращены в Казань: «…а то,— объяснял Кудрявцев,— многие надеются, что им никогда ни за что отплаты и нималого наказания и за многое воровство не бывает»126. Во все низовые города воеводами были разосланы «списки с указу» с таким толкованием, что царь фельдмаршала «ни в чем слушать не велит»
Так кончилась начатая Шереметевым попытка мирного разрешения башкирского вопроса. Положение Шереметева становилось невыносимым. «Я в Казани живу, как в крымском полону…— писал он Головину,— …ныне пожалуй, подай помощи, чтобы меня взять к Москве…»127. С другой стороны, он решительно осуждал суровые приемы политики местной администрации по отношению к башкирам и считал ее нецелесообразной по настоящим обстоятельствам и гибельной по последствиям в будущем. Он был убежден, что в Башкирии скрывалась большая опасность, чем в Астрахани, потому что «их — много, до самой Сибири — все орды». «Зело я, государь, опасаюся, чтобы не учинилось и на Уфе от башкирцев так же, как и в Астрахани, а я вижу, что зреет, а как зделаеться, мудро будет унимать и усмирять…»128. В особенности теперь — не таковые условия, чтобы их «слишком злобить: полно нам покуда шведов»129.
К Москве Шереметева не взяли, но велели ему спешно идти до Саратова, чтобы весной двинуться к Астрахани. При нем оставался и Щепотьев с особым назначением. В переданном им фельдмаршалу царском письме было между прочим сказано: «…и что он вам будет доносить, извольте чинить»130. Щепотьеву, кроме того, были даны «статьи» о том, что ему делать131, и совершенно такие же статьи присланы Шереметеву, за исключением одного пункта, в котором излагались особые полномочия Щепотьева по отношению к фельдмаршалу132: «Смотреть, чтоб всё по указу исправлено было, и буде за какими своими прихоти не станут делать и станут да медленно — говорить, и буде не послушают — сказать, что о том писать будешь ко мне»133. Что в цитируемом пункте имеется в виду именно Шереметев, в этом не оставляет сомнения стоящая при нем собственноручная заметка Петра: «Сего фелтьмаршалу не писано»134. Да и указания на прихоти и медлительность говорят достаточно ясно. Это была система, применявшаяся не к одному Шереметеву: тот же Щепотьев в аналогичной роли состоял некоторое время при Репнине.
Сам Петр 13 января 1706 года выехал из Москвы в армию и вскоре писал оттуда Ф. А. Головину, что сам он, «будучи в сем аде», не может заниматься «делами» Шереметева и поручает их тем, кого он «на Москве оставил ради управъления дел…», т. е. Головину, Т. Н. Стрешневу, Ф. М. Апраксину и другим «боярам»135. Отсюда — систематическая переписка между Головиным и Шереметевым136. Последний слал письма-донесения первому, а тот, отвечая на них, пересылал в то же время и фельдмаршальские и свои письма царю137.
Фельдмаршал, можно сказать, не успел еще выступить в свой поход, как в Астрахани произошел перелом в настроении. Под впечатлением присланной сюда увещательной грамоты от царя, в которой обещалось прощение всех вин, астраханские мятежники решили на своем «кругу» покориться и по приведении к присяге послали челобитчиков в Москву к царю с повинной. Получив это известие, царь был чрезвычайно обрадован: «… сие дело лутчей виктори равънятися может…», — писал он по этому поводу Н. И. Репнину138. Ласково приняв челобитчиков, которых направил к нему из Москвы Головин, Петр подтвердил им свое обещание о «забвении всех вин» и, одарив их, отпустил назад. А относительно Шереметева писал Головину, что фельдмаршалу «зело нужно» поспешить в Астрахань и по приеме города «побыть лутче там до указу»139.
Между тем Шереметев вступил в Черный Яр (в 256 верстах от Астрахани), где встретил полную покорность. Несмотря на то и в отступление от наказа Петра, черноярцы по его распоряжению, с которым был согласен и Щепотьев, были обезоружены. А через несколько времени от присланной к нему из Астрахани специальный депутации он узнал, что уже после посылки челобитчиков там, говоря его словами «учинились многие мятежи паче прежнего и круги21* повсядневные, и сего де марта 8-го дня город заперли, и пушки поставили, и пустить меня не хотят, и имеют намерение, чтоб пробыть до весны и уйтить на Аграхань, а город разорить и слободы выжечь»140. В заключение, не зная, как Петр отнесется к факту нового появления мятежного настроения астраханцев, и, не решаясь взять на себя ответственности, фельдмаршал спрашивал, как ему поступить, если мятежники и на этот раз «вины свои принесут».
Царь был очень недоволен действиями фельдмаршала. Он считал, и с ним был согласен и Головин, что виновником новой вспышки в Астрахани был Шереметев: именно «показанная» к черноярцам и некоторым астраханцам «суровость», главным образом — разоружение черноярцев. И по поводу последнего вопроса фельдмаршала Петр выразил (не совсем справедливо) недоумение: о чем спрашивать, раз у него имеются статьи, где прямо предписано: «…всеконечно их всех милостию и прощением вин обнадеживать…». Царь был уверен, что если с астраханцами будут поступать «ласково», то нельзя ждать, что они «упорны явятся и не покорятся…»141.
На самом деле вышло другое. При приближении к городу Шереметев послал письмо астраханцам с увещанием прекратить мятеж. Вместо ответа стрельцы заперлись в городе, завалили ворота, поставили на валах пушки и письменно обязались, чтоб стоять всем вместе, а вслед за тем подожгли слободы. Фельдмаршал занял Ивановский монастырь, имея в виду сохранить его и стоявшие вблизи хлебные амбары. Стрельцы сделали вылазку к монастырю, но были отбиты, а вслед затем фельдмаршал со всеми силами перешел в наступление. Стрельцы отступили в Земляной город, однако и оттуда были выбиты и ушли в Кремль. Но и подошедшие к городским воротам царские войска, обстрелянные жестоким огнем из Кремля, должны были по приказу фельдмаршала отступить. Началась бомбардировка Кремля. Мятежники не выдержали и быстро сдались. «Построив свои полки,— доносил фельдмаршал, — я пошел в Белый город: от Вознесенских ворот до самого Кремля, по обе стороны улицы, астраханцы все лежали на земле». Были сменены стрелецкие начальники, отобрано оружие, и все приведены к присяге. По мнению фельдмаршала, «бунтовали немногие», но «заводчики … кипят страшною злобою и нас считают отпадшими от благочестия». Его удивляло, что такое незначительное обстоятельство, как различие в формах внешнего благочестия, могло стать причиной восстания: «Как надуты и утверждены в такой безделице!»142.
Приступили к расправе. До 240 человек «пущих заводчиков» и «пристальцев» было отправлено в Москву, и там они были переданы в Преображенский приказ22* к князю Ромодановскому. Остальные стрельцы согласно царскому указу были высланы в Петербург «заслуживать свои вины».
Шереметев провел еще более двух месяцев (апрель, май и часть июня) в Астрахани, занятый ликвидацией мятежа и восстановлением порядка в городе. Несмотря на полный успех операции, он чувствовал себя очень неудобно благодаря присутствию Щепотьева. По-видимому, дурные отношения между ними начались вскоре по приезде Щепотьева. Стесненный и оскорбленный его ролью соглядатая, фельдмаршал совсем не поощрял Щепотьева к исполнению его обязанностей. Когда, например, тот хотел посмотреть данные Шереметеву при отправлении статьи,- «как с ними, астраханцами, поступить», фельдмаршал, как доносил Щепотьев Петру, тех статей ему «не показывал, а сказал, что от милости твоей статей никаких к нему не прислано». Точно так же, хотя именно Щепотьеву велено было «разобрать» дворян по полкам в Саратове, фельдмаршал сам отобрал лучших из них в свой «выборной шквадрон», частью же — в полк брата своего Владимира, не обращая внимания на Щепотьева, заявлявшего, что эта функция государевым указом предоставлена ему143.
Но и Щепотьев был не из тех, которые отступают без боя. «О Щепотьеве, — писал Шереметеву Головин в ответ на его жалобы, — я о всем известен и знают его все, какой человек…»144. Об описанных действиях Шереметева, равно как и о целом ряде других, он доносил царю, а Головину писал, «жалуяся», что фельдмаршал «к нему не милостив больно по наносу злодеев, которые ко взятком склонны»145, как будто тем самым намекая на склонность и самого фельдмаршала к взяткам. Еще неприятнее было Шереметеву, что Щепотьев стремился дискредитировать его в глазах астраханцев: «…как я вступил в город и пришел на свой двор, Щепотьев, — жаловался фельдмаршал, — говорил во весь народ, что прислан за мною смотреть, что станет доносить, во всем бы его слушал». Подобные выходки повергали фельдмаршала в состояние полной растерянности: «Я не знаю, что и делать», — заканчивал он свою жалобу. Щепотьев собирался действовать и еще в одном направлении — поссорить его с Меншиковым, очевидно имея в виду какую-нибудь размолвку Шереметева с «светлейшим», говорил ему, издеваясь: «я де тебя с ним помирю»146. Положение фельдмаршала становилось настолько унизительным и неудобным, что он писал Головину: «Если мне здесь прожить, прошу, чтоб Михаила Щепотьева от меня взять…». Но Щепотьев — доверенное лицо царя, и Головин не мог отозвать его; он мог только написать П. П. Шафирову, тогда тайному секретарю Петра I, чтобы тот доложил государю об отозвании Щепотьева: «И что ему там делать? Уж свое дело совершил и Бориса отвел»147, — аргументировал он свое предложение. Однако Петр не согласился отозвать Щепотьева. «Изволил сказать, — сообщал Шафиров Головину, — чаю де, уже у них ныне что зделалось, и лучше его тамо не замать, для того что может Борису Петровичу в воинском деле быть способен»148. Впрочем, в следующем письме Шафиров от себя рекомендовал действовать с Щепотьевым решительнее: «Что на сего бездельника смотреть и чего опасаться!»149.
В конце июня Шереметев покончил с астраханскими «делами» и выехал по государеву указу, конечно, «как возможно наискоряе» в Киев. Но прежде этого он получил от Петра благодарственное письмо за одержанную «викторию»: «… за который ваш труд, — значилось там, — господь бог вам заплатит, и мы не оставим»150. Пока награды были более почетны, чем существенны: графский титул и чин полковника сыну фельдмаршалу Михаилу, но в сентябре последовала и щедрая материальная награда, которой фельдмаршал дожидался давно — около трех тысяч дворов в Ярославском уезде и фельдмаршальское жалованье (7 тысяч рублей). Тогда же обозначились у Бориса Петровича решительные признаки болезни сердца, от которой фельдмаршал уж не освободится и которая, без сомнения, была результатом непрерывных походов: «За грехи мои пришла мне болезнь ножная,— писал он все тому же Головину в конце марта, — не могу ходить ни в сапогах, ни в башмаках, а лечиться не у кого. Пожалуй, не оставь меня здесь»151.
Примечания
120 Сб. РИО. Т. 39. С: 173 [Из донесения Ч. Витворта от 26 сентября/7 октября I705 г.].
121 Сб. РИО. Т. 39. С. 175 [Из донесения Ч. Витворта от 6/17 октября 1705 г.]. 122 Устрялов Н. История царствования Петра Великого. СПб., 1863. Т. 4, ч. 1. С. 492.
123 Соловьев С. М. История России… Кн. 3. С. 1572.
124 Соловьев С. М. История России… Кн. 3. С. 1570.
125 Там же. С. 1572.
126 Письма и бумаги императора Петра Великого. СПб., 1900. Т. 4. Кн. 2. С. 943 [Из донесения Н. А. Кудрявцева Петру I от 1706 г., позднее марта]. 127 Переписка фельдмаршалов… С. 9—10 [Из письма Б. П. Шереметева Ф. А. Головину от 4 января 1706 г.].
128 Переписка фельдмаршалов… С. 57 [Из письма Б. П. Шереметева Ф. А. Головину от 5 мая 1706 г.].
129 Там же. С. 66 [Из письма Б. П. Шереметева Ф. А. Головину от 1706 г.].
130 Письма и бумаги императора Петра Великого. Спб., 1900. Т. 4. К«. 1. С. 8 [Письмо Петра I Б. П. Шереметеву от 10 января 1706 г.].
131 Там же. С. 6—7 [«Статьи» М. И. Щепотьеву от 9 января 1706 г.].
132 Там же. С. 9 [«Статьи», данные Б. П. Шереметеву, от 10 января 1706 г.].
133 Там же. С. 7 [«Статьи» М. И. Щепотьеву от 9 января 1706 г.].
134 Там же. С. 7 [Примечание].
135 Там же. С. 27 [Из письма Петра I Ф. А. Головину от 21 января 1706 г.].
136 Напечатаны отдельным изданием: Переписка фельдмаршалов Федора Алексеевича Головина и Бориса Петровича Шереметева в 1705 и 1706 годах. М., 1851.
137 О роли остальных лиц в одном из писем Головина к Петру I находим интересное следующее сообщение: «Зело, государь, потребно: изволь подтвердить письмом обще к нам всем (а уж я знаю, кому ево показать надобно), дабы делали что к тому господина фельдмаршала делу принадлежит и иные дела, что велено согласно и с поспешением, без своих к тому вымыслов и прихотей, помня указ твой, а не так, что будто вскользь приказано, а не им» [Письма и бумаги… Т. 4. Кн. 1. С. 351].
138 Письма и бумаги… Т. 4. Кн. 1. С. 89 [Письмо Петра I Н. И. Репнину от 21 февраля 1706 г.].
139 Там же. С. 92 [Из письма Петра I Ф. А. Головину от 22 февраля 1706 г.].
140 Там же. С. 759 [Из письма Б. П. Шереметева Петру I от 10 марта 1706 г.].
141 Там же. С. 189—190 [Из письма Петра I Б. П. Шереметеву от 28 марта 1706 г.].
142 Устрялов Н. История царствования Петра Великого. Т. 4, ч. 1. С. 501—503.
143 Письма и бумаги… Т. 4. Кн. 2. С. 772 [Из донесения М. И. Щепотьева Петру 1 от 7 мая 1706 г.].
144 Переписка фельдмаршалов… С. 45 [Из письма Ф. А. Головина Б. П. Шереметеву от 13 апреля 1706 г.].
146 Устрялов Н. История царствования Петра Великого Т. 4, ч. 1. С. 504.
146 Переписка фельдмаршалов… С. 53 [Из письма Б. П. Шереметева Ф. А. Головину от 5 мая 1706 г.].
147 Письма и бумаги… Т. 4. Кн. 2. С. 769 [Письмо Ф. А. Головина П. П. Шафирову от марта 1706 г.].
148 Там же. С. 783 [Из письма П. П. Шафирова Ф. А. Головину от 28 марта 1706 г.].
149 Там же. С. 818 [Из письма П. П. Шафирова Ф. А. Головину от 19 апреля 1706 г.].
150 Там же. С. 219 [Письмо Петра I Б. П. Шереметеву от 23 апреля 1706 г.]. 151 Устрялов Н. История царствования Петра Великого. Т. 4, ч. 1. С. 504.
21* Круги (казачьи) — сходки.
22* Преображенский приказ (1686—1729) — учреждение с функциями, ведавшее делами о государственных преступлениях.