Олег Шеин: «Единая Россия» провоцирует социальную напряженность

В канун Первомая депутат рассказал о профсоюзном движении и социальном протесте в условиях кризиса

30 апреля 2009

О профсоюзном движении, социальном протесте, безработице, экономическом кризисе и реальном положении дел на рынке труда в интервью «НП» в преддверии Первомая рассказывает один из создателей рабочего профсоюза «Защита Труда», заместитель председателя комитета по труду и социальной политике Государственной Думы, член фракции «Справедливая Россия» Олег Шеин.

– Олег Васильевич, наше интервью приурочено к 1 мая – Празднику весны и труда. Каково его значение в современной России? Сохраняет ли этот праздник свою былую актуальность?

– 1 мая является достаточно символическим днем. В России это праздничный день, в том числе, и для оппозиционных партий. Этот праздник перестал быть собственно протестным днем, а стал, скорее, днем демонстрации социальной общности людей, работающих на предприятиях, в бюджетных организациях, то есть по найму.

– Как повлиял экономический кризис на профсоюзное и, шире, на социальное движение. Он его активизировал или, наоборот, «заморозил»?

– Пока рано говорить о том, что кризис существенным образом изменил социальное движение. Надо понимать, что социальное движение на предприятиях сильно отличается в зависимости от того, что это за предприятие, каковы требования его работников. Напомню, что в 90-е годы 97 % всех судебных процессов по трудовым спорам и практически все забастовки были обусловлены долгами по заработной плате. Это были голодные протесты, вызванные тем, что работодатель не выполнял элементарных требований, предусмотренных законом. Кризис формирует подобного рода социальную волну, когда ликвидируются целые предприятия. Взять хотя бы ситуацию вокруг Пикалевского завода в Ленинградской области. Население целого поселка может остаться без средств к существованию. Это влечет за собой выступления не только на предприятиях, но и на улицах, с возможным перекрытием автотрасс, причем не только местного значения.

Но есть и другая волна социального движения. Это свободные профсоюзы, которые уже в этом десятилетии боролись не столько с нарушением закона, сколько за улучшение социального положения работников. Я имею в виду свободные профсоюзы на транспорте – авиадиспетчеры, докеры, локомотивные бригады железнодорожников, а также в ряде отраслей тяжелого машиностроения. Здесь нужно, прежде всего, назвать профсоюзы, работающие в автопроме – на GM, на заводе Ford во Всеволожске. Это и межотраслевые профсоюзы «Защита Труда» и СОЦПРОФ. Эти профсоюзы боролись за то, чтобы поднять зарплату, заключить нормальный коллективный договор, добиться нормальных условий труда. В ходе кризиса они демонстрируют трудящимся, что можно бороться не только против нищеты, но и за нормальные условия жизни. Тем более, что менеджмент особенно не экономит на себе даже в условиях кризиса.

– Может ли кризис радикализовать официозную Федерацию независимых профсоюзов России (ФНПР)? В декабре ее глава Михаил Шмаков заключил с «Единой Россией» на время кризиса мораторий на изменение Трудового кодекса. Теперь же он требует изменить и ТК, и закон о банкротстве, в части включении долгов по зарплате в оперативные выплаты.

– Это лишний раз подтверждает известную репутацию Шмакова. Не думаю, что кризис может что-то радикализовать в ФНПР, поскольку радикализовывать там нечего. В этой организации есть отдельные реальные профсоюзы, местами доходящие до отраслевого уровня. Например, профсоюз работников судостроения. Есть работающие первички. Но в общем и целом ФНПР не профсоюз, а организация, которая работает на работодателя. И, в первую очередь, на работодателя, с моей точки зрения, работает лично Шмаков.

Следует обратить внимание на то, что с 2003 по 2009 год, по данным самой ФНПР, ее численность снизилась с 36 млн. человек до 27 млн. Между тем, по нашим оценкам, реальная численность ФНПР составляет 7-8 млн. человек. Кризис станет дополнительным толчком для разрушения этой структуры. Следует ожидать существенного исхода людей из ФНПР. Особенно после очередного предательства – я имею в виду новую систему оплаты труда, когда бюджетников лишили твердых гарантий по зарплате.

– Люди уйдут из ФНПР в свободные профсоюзы?

– Не обязательно, могут уйти в никуда. Ведь они уходят не из профсоюза, а из организации, которая занимается сбором с них денег, а потом предает их интересы. Численность свободных профсоюзов в стране не такая уж большая. Совокупно это 700-800 тыс. человек. Зато это реальные профсоюзы, которые борются за права трудящихся в условиях очень жесткого противостояния с работодателем и властями. Они демонстрируют людям, что возможен иной путь, формируют настоящее гражданское общество.

– Что происходит в последнее время с объединением СОЦПРОФ? Мы знаем о боевых первичках этой организации, но ее руководство демонстрирует такую лояльность, до которой далеко даже Шмакову?

– Мне кажется, что приход в руководство СОЦПРОФА людей близких к «Единой России» может уничтожить эту ассоциацию и отделить от нее реальные профсоюзы. Ошибкой СОЦПРОФА было то, что он пошел на излишне компанейские отношения с «Единой Россией». Логика была понятна. СОЦПОФ находился в тяжелом положении, прежде всего, в материальном плане. К тому же на него очень сильно давили на местах и работодатель, и власти.

– Не грозят ли профдвижению такие тесные контакты с функционерами из «Единой Россией» волной новой «зубатовщины»?

– Подобное сравнение некорректно, надо понимать исторические отличия. Что такое «зубатовщина»? Это деятельность жандармского офицера Сергея Зубатова, который хотел ввести рабочее движение в легальные рамки в условиях, когда в стране, по определению, были запрещены профсоюзы, когда за участие в забастовке полагалось два года каторги, когда людей расстреливали боевыми патронам и когда на Ленских приисках в один день было убито 400 человек.

Сейчас другая ситуация. Сейчас профсоюз может, так или иначе, легально работать, полулегально проводить забастовки. Массовых расстрелов вроде нет. Да, есть избиения, есть убийства профсоюзных активистов. В 1999 году был убит мой близкий товарищ Олег Максаков из астраханского профсоюза «Защита». Было убийство Юрия Смоленского из того же СОЦПРОФА. Но такой дилеммы – либо ты идешь под пули на баррикады, либо в «зубатовский» профсоюз – сегодня не существует. Поэтому пытаться формировать профсоюз по «зубатовской» системе сегодня бессмысленно.

– Прокомментируйте, пожалуйста, дело профактивиста Валентина Урусова из СОЦПРОФА, осужденного на пять лет за «хранение наркотиков».

– Мне в свое время довелось выручить одного из наших товарищей, докера Санкт-Петербургского морского порта, которому подбросили наркотики. Я смотрел материалы по делу Урусова. То, что там написано насчет наркотиков, вызывает большие сомнения. Мы пытаемся добиться, чтобы дело пересмотрели. В этом плане существует и межпрофсоюзная координация. Письмо в защиту Урусова подписано представителями 17 свободных профсоюзов. Шмаков его, естественно, не подписал. Мы проводим общественную кампанию в поддержку нашего товарища. Тем более, что есть положительные примеры. Так, после вмешательства общественности было пересмотрено дело Олега Щербинского, попавшего в ДТП с автомобилем алтайского губернатора Михаила Евдокимова.

– Сейчас сложилась напряженная ситуация на ряде предприятий ВМФ. Гражданским служащим там не платят зарплату несколько месяцев. Они угрожают забастовками. Следует ли ожидать всеобщей военно-морской стачки?

– Следует, и не только военно-морской. Буквально на днях я был в Туле. К моему большому удивлению на Тульском оружейном заводе, других предприятиях «оборонки», идет резкое сокращение заказов, хотя правительство неоднократно заявляло, что будет поддерживать их объем на прежнем уровне. Спад производства в Тульской области составил 52 % по итогам первого квартала. Это означает только одно: те деньги, которые из федерального бюджета направляют в банковский сектор, до реального сегмента не доходят. Это, как мы видим, касается даже оборонного заказа. В конце концов, это повлечет за собой широкомасштабные выступления. И нашему правительству придется очень плохо, если оно окажется один на один со стихией.

Попытка уничтожить свободные профсоюзы, чем занимается сейчас часть нашей власти, это тупиковый путь. Отличие организованного движения от неорганизованного заключается в том, что организованное ставит перед собой реалистические задачи, отделяет их от спекуляций, и видит, если кто-то пытается манипулировать социальным протестом. А им могут манипулировать как наши «злейшие друзья» из далекого зарубежья, так и отдельные местные царьки, которые под кризис могут попытаться отделиться от России. Не стоит думать, что угроза распада страны отсутствует, страна ведь стянута очень слабыми нитями.

– По поводу заокеанских «злейших друзей». В последнее время проявилась тенденция называть социальный протест «зарубежным заказом». Вас, например, назвали шпионом. Озвучивается такая позиция через депутатов от «Единой России» и ЛДПР. Есть ли риск того, что социальный протест окажется вне закона?

– По большому счету, социальный протест сегодня и так находится вне закона. Характерный пример – из более чем тысячи забастовок, которые имели место в прошлом году, в прокрустово ложе законодательства попало всего восемь. По нашему Трудовому кодексу законно провести забастовку практически невозможно. Это касается не только забастовок, но и митингов, когда людей могут отправить митинговать за городскую черту, а они туда, естественно, не пойдут.

Недавно была даже смешная история с Сибирским Социальным форумом в Ижевске. Активисты туда приехали, чтобы провести рабочее совещание, а в арендованные залы нагнали ОМОН. Гостиницам запретили размещать приезжих. Но в результате получилось еще хуже для местной администрации. Люди собрались не в залах, а в доме обманутых дольщиков, куда те заселились самостоятельно. Вокруг, на потеху всему городу, ходили омоновцы, пытавшиеся несколько раз неудачно штурмовать здание. Отмечу, что конфликт возник на пустом месте. Почему местная власть так поступила? Потому что у нее, наверное, мало мозгов. Умная власть не станет провоцировать конфликт там, где его можно избежать.

Что касается зарубежных денег, то я бы посоветовал «Единой России» поискать их у себя. Хорошо известно, кто вывозил из страны капиталы все эти годы и кто связан с зарубежными финансовыми агентами, а значит и со спецслужбами. Ведь крупный капитал везде работает со спецслужбами, как в России, так и заграницей. Анекдотично, что депутат Сергей Железняк, который обвинял нас с депутатом Ильей Пономаревым в связи с французской разведкой, сам является представителем компании News Outdoor, которая принадлежит гражданину США Руперту Мердоку, миллиардеру, обвиняемому в налоговых махинациях. «Единая Россия», прежде чем кидаться камнями, должна подумать о том, не живет ли она в стеклянном доме.

– В январе вами был разработан пакет антикризисных поправок в ТК, но парламентское большинство его не поддержало. Какова его дальнейшая судьба?

– Наши поправки отложили в «долгий ящик». Мы к этому привыкли. О чем эти инициативы? Была, например, поправка о праве людей подавать в суд по месту нахождения работы. Сегодня можно судиться с работодателем по месту нахождения юридического лица, либо филиала. У нас же работодатель на местах создает структурные подразделения нефилиального типа. Это касается, в частности, российской аэронавигации и железных дорог. Люди вынуждены судиться не там, где они работают и живут, а за 400-500, бывает и за 2000 км. Судебный процесс часто тянется по полгода и больше. Получается, что формально человек имеет право обратиться в суд, а фактически такого права нет. «Единая Россия» нашу поправку отклонила. О чем это говорит? С моей точки зрения, только об одном – о невменяемости «Единой России». О том, что единороссы провоцируют социальные конфликты там, где дело можно спокойно рассматривать в суде. Почему они так делают? А потому, что находятся в компанейских отношениях с крупными предпринимателями. Я подозреваю, что часть из них просто «кормится» от них. И поэтому они не хотят, чтобы люди имели право хотя бы на минимальную судебную защиту.

Сегодня главная сила, провоцирующая социальную напряженность в стране, – это «Единая Россия», а также та часть администрации президента и правительства, которая ей в этом потворствует.

– Какова ваша оценка роста безработицы? Вы согласны с официальными цифрами?

– Я хочу напомнить, что у нас есть две официальные цифры: зарегистрированная безработица и незарегистрированная. Они отличаются втрое и вот почему. Дело в том, то пособие по безработице, широко разрекламированное, в размере 4900 рублей, это максимальное пособие, которое держится на протяжении четырех месяцев. После этого оно уменьшается. Минимальное пособие сегодня составляет 800 руб. Очевидно, что для большой части безработных проще заняться, скажем, подсобным хозяйством, подрабатывать случайными заработками или даже просить помощи у родственников, чем ходить и унижаться в очередях за 800 руб. А если мы говорим про сельскую местность, то надо еще и тратить деньги на проезд. В итоге зарегистрированная безработица сегодня составляет 2,2 млн. человек, а вот незарегистрированная – порядка 6,5 млн. Следует ожидать увеличения последнего показателя до 9-10 млн. человек.

Впрочем, главная проблема заключается даже не в росте безработицы, а в том, что мы рискуем перейти из фазы кризиса в фазу депрессии, когда закончится резервный фонд. Давайте посмотрим по цифрам. Бюджет этого года должен был составить 11 трлн. руб., по факту же он составил лишь 6,5 трлн. руб. Дыра закрывается резервным фондом, но резервный фонд, по оценкам вице-премьера Алексея Кудрина, при существующих темпах будет растрачен к лету следующего года. А кризис, по оценкам другого вице-премьера Игоря Шувалова, продлится три года. Возникает вопрос: что будет делать наше правительство следующим летом? Выводить на улицы ОМОН? Ну выведет раза два-три. А потом ОМОНу придется плохо. Потому что нельзя с помощью жандармерии бороться против всего народа. На штыках можно прийти к власти, но сидеть на них нельзя. В результате, вместо перехода к более социальной модели государственного устройства, Россия рискует распасться на 15-20 бандитских республик. Этого сценария хотелось бы избежать.

– На ваш взгляд, более опасно, когда человека увольняют, или когда он формально сохраняет рабочее место, но зарплату ему не платят несколько месяцев?

– Первое, как мне кажется, более угнетает. Возникает ощущение полной невостребованности. Во втором случае есть надежда, что на предприятии сменится собственник, наступит более благоприятная конъюнктура и в перспективе ситуация улучшится. К тому же безработица касается не только безработных. Она напрямую влияет на все общество. По данным исследования, проведенного в США, рост безработицы на 1 % влечет автоматический рост преступности на 4 %. Если кого-то безработица не коснулась напрямую, ему не надо думать, что это чья-то чужая проблема. Напомню также, что 90-е годы на фоне безработицы резко увеличилось число самоубийств. Ведь безработица – это большой стресс для человека.

– Как вы считаете, Россия переживет кризис относительно безболезненно или все же это будет очень тяжелый для общества процесс?

– Все зависит от власти, от тех решений, которые она собирается принимать. Кризис может повлечь за собой формирование новых сегментов на рынке, более справедливое распределение национального богатства. Даже так называемые «тучные годы» были тучными далеко не для всего общества. В моей родной Астраханской области, например, 40 % населения не почувствовали никакой разницы с 90-и годами. Социальное расслоение, когда одни ездят на «Лексусе», а другие думают о том, как в следующем месяце заплатить за коммунальные услуги или купить лекарство больным родителям, влечет за собой, помимо прочего, отсутствие национального покупателя. Пока наша буржуазия не затянет пояс, а будет ждать, что его затянут у себя на шее трудящиеся, страна рискует упасть туда, куда рухнул Советский Союз в 1991 году. А этого, повторюсь, очень хотелось бы избежать.

Беседовал Андрей Веселов

Источник — http://www.novopol.ru/text66883.html