Как зачать ли не зачать с синя моря с косы,
С синя моря с косы, с мати-Астрахани.
Бурлацкая песня.
В один из сентябрьских дней, которые в Астрахани вовсе не смотрят сентябрем, а светлы и теплы, как лучшие майские дни, я отправился на Косу (так называется часть города, в которой находится одна из пристаней). Здесь меня дожидалась лодка, отъезжавшая в Красноярский уезд, куда и я должен был отправиться по обязанностям службы. Освежающая прохлада повеяла на меня, когда я вышел из душных улиц города на пристань. Громадная река широкой, светлой полосой охватывала город, дыша на него увлаженным ветерком. Вдоль берега стояли бесчисленные суда и лодки всевозможных родов. Далеко в обе стороны тянулся лес мачт и развевались их вымпелы. Толпы народа с громким говором разгуливали по набережной, во всю длину которой в два ряда сидели торговки с арбузами, виноградом, желтыми и синими сливами, абрикосами, яблоками, арбузными и дынными семечками и рыбой. Смешение народа было самое живописное. Здесь были и русские, и татары, и калмыки, армяне, хивинцы, туркмены и персияне; я заметил в толпе даже одного индийца, которого тотчас можно было отличить по его халату яркого красного цвета. Гуляющие смешивались с работающими. В ином мест праздная толпа стояла и смотрела, как разгружалось судно. Один за другим, дюжие бурлаки сходили с него по зыблющимся скрипящим доскам, неся на спине девятипудовой куль. Каждую минуту надобно было трепетать за него, как бы он не оступился и не полетел в воду. Но страшная физическая сила и привычка соблюдать равновесие спасали его от грозившей опасности. Сами работающие, вероятно, в это самое время и не думали, что они рисковали жизнью. Тут же, рядом, с другого судна рабочие скатывали на берег бочки с чихирем, привезенным из Кизляра. Несколько армян хлопотали около них и с криками бегали, то с судна на берег, то с берега на судно. В другом месте разбирали склад брёвен. Несколько рабочих сваливали их одно за другим сверху, и бревна с громом скатывались на землю. Другие рабочие обвязывали скатившиеся бревно верёвкой. Более десяти человек схватывались за него, становились в ряд и начинали петь, тихо пошевеливая его, в лад:
Вот бревно лежит, нейдё—от,
Бурлачка дружка все ждё—от,
Как потянем так пойдё—от,
У-уу-ух!
С последним вскриком они дружно натягивали веревку и срывали с места громадное бревно, которое тащилось за ними, то вспрыгивая с глухим звоном, то зацепляя землю и оставляя на ней глубокую борозду. Так влекли они его несколько секунд до тех пор, пока силы их от чрезмерного напряжения истощались. Тут они останавливались, переводили дух и начинали петь тот же припев, пошевеливая верёвкой и приготовляясь к новому дружному потаску. Проходя далее, я услыхал около кабака звуки гармоники. Толпа окружала увеселительное здание непроницаемою массою и хохотала. Желая рассмотреть, что тут происходило, я взобрался на лежащий вблизи склад брёвен и увидал пьяную бабу, которая плясала, подыгрывая себе на гармонике. Вдруг она остановилась.
— Ах вы, алырники! закричала она на толпу. — Все смотрят, а нет, что бы бабе вина поднести, дух перевести, чтобы песню опять завести; видят, баба устала, вкопанной стала. Нет доброго человека, продолжала она, озирая толпу: — не те ныне бурлачки, что вчера были, поплыли они на синё-море, оставили бабу одну горевать.
Толпа, доселе хохотавшая, замолчала, ни у кого не оказалось желания поднести танцовщице. Баба, чтоб покрыть свое смущение, снова заиграла на гармонике и понеслась по арене, подплясывая. Вдруг, из толпы вырвался на средину широкоплечий бурлак. Он был в красной рубахе, ворот на ней был расстёгнут, так что грудь его была нараспашку, а рукава разодраны, оба локтя его были голые. Щелкая сапогом об сапог и взрывая песок, фертом подлетел он к пляшущей бабе и гикнул что есть мочи; та взвизгнула и оба понеслись по арене, распевая известную бурлацкую песню:
Как попить ли, погулять ли в мати-Астрахаини,
А к хозяевам порядиться во Горянскиим ряду;
Во раздолье покататься по Кутуму по реке
А с красоткой поводиться на Болдинскояи острову.
Я пошёл прочь. Вот, думал я, тот чудный край, о котором между жителями верховых губерний ходит столько восторженных рассказов! Вот где проматывает бедный бурлак свои заработки, добытые тяжким трудом! Домой он явится еще беднее, чем когда с котомкой на плечах, выходил из родного села и прощался с рыдающей семьёй, которая провожала его далеко по дороге. Помнит ли он теперь о бедной жене, которая ждёт, не дождется своего мужа и думает: вот мой Иван придет — и кончится моё горе; не станем более вымаливать помощи у жестоких родных; много денег принесёт он домой, и заживем мы в довольстве, и счастье.
Поживу — опять наживу, благо сила осталась, думает он — и в несколько дней безумного веселья истрачивает то, чем мог бы обеспечить на несколько месяцев существование своей семьи.
Источник: Иван Иванович Михайлов «Астраханские ловцы» // Библиотека для чтения. — 1856. — Отд. 1.- Т. 137.- С. 135-192; Т. 138.- С. 113-136.
OCR: damir_sh