Астраханская литература понесла тяжёлую утрату.
Скончался писатель Адихан Измайлович Шадрин. Вечная память…
Адихан Шадрин
Бешеный верблюд и рыжий конь
В те давние годы в нашем селе Новокрасное была всего-навсего маленькая начальная школа. Размещалась она в двух обычных крестьянских избах. Одна изба находилась на бугре рядам с пекарней, другая на краю села у самой речки Конной. Главной считалась та, что на бугре. Здесь была учительская, маленький закуток в шесть-восемь квадратов. Главное, здесь хранился школьный звонок. Недавно ломали церковь, и неизвестно, каким образом он попал со звонницы в школу. Каждый раз мы устраивали за ним охоту, каждому хотелось дать звонок с урока или на урок. Колокольчик голосисто звенел, достигая самых отдаленных окраин села. Поэтому дети из нижней школы выходили на перемену в одно время с нами.
Но однажды после звонка с урока из нижней школы никто не вышел. Она будто вымерла. Так продолжалось долго. Причину мы узнали только после появления на улице верблюда, которого мы, ребятишки, боялись как огня. Верблюд был бешеный, гонялся за ребятишками, дико и страшно кричал, брызгал слюной. Вскоре эта история забылась. Верблюд был из соседнего колхоза и у нас в селе больше не появлялся.
В следующий раз я увидел его почти через год. После окончания начальной школы отец повез меня в Марфино, где тогда была восьмилетка. Мне пришлось жить у одиноких стариков. Дед Алексей к тому времени уже перестал ходить в море и работал конюхом, езжачим при редакции районной газеты, В аккуратной, коротко стриженой бородке с усами он был очень красив и только улыбался, когда ему это говорили. По-уличному его звали дед Бабак. Кто назвал и за что? Я спросил деда Алексея об этом, но он лишь пожал плечами. Я спросил, как его фамилия. Дедушка сделал вид, что задумался, вспоминая.
— Кто знает, – ответил он. – Субботины мы. Сколько живешь, а не знаешь.
Баба Аня – маленькая сухонькая старушка, во всё встревает, всё хочет знать. Характером она мягкая, любит, когда её слушаются. По субботам, когда заканчиваются занятия в школе, дед запрягал пегого в легкую двухколесную рессорку, и мы отправлялись в Новокрасное ко мне домой, чтобы назавтра вечером вернуться назад. Но иногда он был в отъезде с сотрудниками редакции. И тогда я, полный страха, всю тринадцатикилометровую дорогу преодолевал один.
Помню, как-то был теплый сентябрьский день. Туманом накрыло степь. Он был до того густ и непроницаем, что в десяти шагах дорога исчезала из виду. А я прошел полдороги. Ориентиром служил легкий перекидной мостик через крошечный ручеек. Перейдя через него, я словно в другое царство попал. Степь открылась до самого горизонта. Это было так неожиданно, что я даже оглянулся. Но, кроме серой стены, ничего не увидел. Удивившись такому явлению природы, я весело зашагал дальше. Тем более что впереди показался бугор Высокий, что в трех километрах от Марфино. За спиной у меня зембель. Он оттягивал плечи, веревки больно врезались в плечи. Но я не обратил на это внимания и еще веселее зашагал по дороге. Я уже подходил к Высокому, когда какой-то звук привлек моё внимание. Через очень короткое время он повторился, но уже громче. Оглянувшись, я увидел того самого верблюда, которого мы так боялись. Он бежал по той же самой дороге от перекидного моста. Непонятно, каким образом я не видел его. Видимо, он лежал в траве или забрел в высокие камыши. Но долго размышлять у меня времени не было, надо было что-то предпринять, И я бросился бежать. Зембель сразу потяжелел. Я тогда подумал, что хорошо бы освободиться от поклажи. Но бросить зембель я не мог, ведь в нем была целая буханка подового черного хлеба. Я лишь взялся руками за веревки, лежащие у меня на плечах, и плотно прижал поклажу к спине. Так пробежал я с полкилометра, верблюд не отставал, он даже стал ближе. Это обстоятельство сильно огорчило меня. Значит, он скоро догонит меня. Что будет потом, я не хотел думать. Может, он и не за мной бежит, а просто по дороге, по которой шел я.
И тогда я решил свернуть с дороги, обогнуть Высокий с южной стороны. Но хитрость мне не удалась. Я с ужасом увидел, что верблюд последовал за мной. И тогда я побежал во всю прыть, верблюд бежал неохотно. Это чувствовалось, потому что расстояние между нами сокращалось медленно. Я уже устал, запыхался, ноги отказывались бежать. Зембель за спиной превратился в тяжесть. В который раз пришла мысль бросить его, но я тут же отбрасывал ее: отец дал буханку на целую неделю. Поэтому бросить поклажу я не мог.
Но в этот момент до моего слуха донесся жуткий крик, больше похожий на ржание лошади. Обернувшись на крик, я увидел рыжего коня, галопом мчащегося к нам. Через каждые два-три броска он отчаянно ржал, и было в этом ржании столько тревоги, что невольно воспринималось как какое-то предупреждение о несчастье. А если и конь сумасшедший, подумалось мне. Только этого не хватало. Сердце стучало о ребра, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Я через каждые десять шагов оборачивался и видел, что верблюд уже совсем близко. И рыжий конь не ко мне скачет, а целит наперерез верблюду.
Дальше произошло почти невероятное. Конь, опередив верблюда, промчался у него под носом, успев куснуть его за шею. Остановившись после такой неожиданной атаки, верблюд высоко поднял голову, и я успел заметить, что на шее у него вырван клок шкуры. После этого он издал протяжный рев и бросился в погоню за обидчиком. Конь между тем уже сбежал с Высокого и затерялся в камышах. Верблюд, страшно крича, последовал за ним.
Я остановился, удивленный увиденным. В голове не укладывалось, почему конь бросился на верблюда. Что заставило его выступить на мою защиту? Так стоял я и не мог ответить ни на один вопрос. Потом, спохватившись, что верблюд может вернуться и уж тогда мне не увернуться от него, рассвирепевшего после атаки коня, я пустился бежать, еще раз оглянувшись, куда скрылся верблюд. Когда я добежал до спуска с бугра, оглянулся еще раз, но ни коня, ни верблюда не было. Видимо, крепко напугался бешеный верблюд нападения рыжего коня.
Когда я вернулся домой, бабушка, едва взглянув на меня, спросила: “Что это с тобой? Или обидел кто?”
Не желая возвращаться к событию, я ответил: “Ничего не случилось”. Мне не хотелось вспоминать о случившемся на дороге. Вечером во время ужина бабушка сказала деду: “Малец-то давеча пришел сам не свой. То ли кто обидел. Не признается”. И тогда я всё рассказал. Дед отложил ложку и сказал: “Тебе повезло, паря”. Это не успокоило меня. Хотелось узнать, почему конь бросился спасать меня, чью волю он исполнял. Бабушка долго смотрела в угол, где висели иконы. Затем сказала тихим голосом, будто опасаясь, что ее могут услышать: “Вот он кто”. “Кто?” – “Николай-угодник”. Дед не возразил. А я спросил: “Как же он узнал?” – “Он всё знает”. Опять она за свое.
Я не верил ей. Учительница говорила нам, что Бога нет и всяких святых тоже. Их напридумали бабки от нечего делать.
— Не веришь? Вон дед тебе подтвердит.
— Так-так. В море, когда ходили, два раза тонули. Первым льдом суда нам порезало. Тонули, что говорить. Да спасибо, Николай-угодник помог.
— Ты помолись, спасибо скажи, – заключила наш разговор бабушка. – Это не повредит тебе.
Давно это было, лет семьдесят назад. Пора бы и забыть. Но нет, не забывается. И с каждым годом вспоминаю тот случай, как будто то было вчера. И что удивительно, ни разу не слышал про такое. Ну, положим, не поладили меж собой верблюд и лошадь, подрались. Но ведь тут ситуация совсем другая. Коню ведь надо же было заступиться за человека. Сам конь ни за что бы не догадался. Вот думаю и ничего не придумаю. Кто же это мог быть?