Однажды пожилой мужчина принёс мне свёрток.
— Вот, не пригодится ли? Могу пожертвовать… Я слышал, вы собираете.
Пересмотрев наскоро содержимое свёртка, я увидел, что это были небольшие тетради с выписками из старообрядческих сборников. Написаны они были ровным красивым полууставом. Одна тетрадка, озаглавленная «О бритии брады», начиналась проклятием по адресу этой «ереси»: «Проклинаю,— говорилось в ней,— богоненавидимую блудолюбного образа прелесть, душегубительные помрачения ереси, еже остригати браду…»
— Кто же это писал?— спрашиваю,— рукописи ведь недавние.
— Этого я не знаю. Все записи достались нам от хозяйки, у которой мы квартиру снимали. Умерла старушка, а родных никого. Вот и достался нам весь её скарб. Знаю только — иногда ходила она в старообрядческую церковь.
Я решил заглянуть в церковь, которую посещала старушка.
Она была каменная, небольшая, с одной массивной главой, увенчанной шлемообразным куполом. Называлась она Христорождественской, и бугор, на котором она возвышалась, в старину назывался так же. Когда-то на этом бугре были обширные виноградники, а затем на западном склоне был разбит роскошный парк, который является украшением города до сего времени. Я всегда поражался этим удивительным контрастам. Когда со стороны парка раздавалась громкая весёлая музыка, из дверей церкви доносилось чуть слышное пение псалмов.
Я решил встретиться со священником этой церкви и показать ему подаренные мне тетради. Возможно, в церкви есть книги, с которых сделаны списки?
Иван Фёдорович Гамаюнов, тучный белобородый старик, долго разглядывал тетради, затем уверенно сказал:
— Нет, таких книг мы не имеем. Видно, списки были сделаны в ином месте. А вот тетради эти я взял бы с удовольствием.
— Берите,— неожиданно расщедрился я.
— Может, вам деньги заплатить?— неуверенно спросил священник.
— Зачем деньги. Может, у вас книги старые ненужные найдутся?
— Книги?— в раздумье произнёс Иван Фёдорович,— есть книги. Синодики астраханских церквей. Нам они не нужны. И как попали сюда — неизвестно. Я их принял от своего предшественника. Он все говорил, что книги очень древние, но нам бесполезные…
— А можно их посмотреть?
— Отчего же не посмотреть, и подарить можно, коли по сердцу придутся. Вы подождите здесь, в притворе.
Я присел на низкую скамеечку. В притворе был полумрак. Со стен глядели тёмные лики святых, пахло воском и ладаном. Под сводами храма гулко раздавались удаляющиеся шаги священника, где-то скрипнула дверь, звякнуло железо. Затем было слышно лишь лёгкое хлопанье крыльев — это голуби резвились под куполом. Но вот вновь послышались звуки шагов. На этот раз медленные, осторожные. Иван Фёдорович появился с огромными книгами в руках. Бережно положил их на скамью, рядом со мной, и сказал:
— Обождите, я сотру с книг пыль.
Но какой разговор может быть о пыли, когда передо мной фолианты в старинных кожаных переплётах!
Я стал лихорадочно перелистывать страницы и поразился ещё больше — это были синодики XVII века. И каких церквей! Успенского и Троицкого соборов! Главнейших соборов Астраханского кремля!
Дома я в течение нескольких месяцев изучал эти удивительные книги.
В Синодики обычно записывают имена умерших для поминания во время богослужения. Много ли могут рассказать эти, на первый взгляд, «мёртвые книги»?
При желании и упорстве исследователя — очень и очень много.
Всего Синодиков было четыре. Три из Троицкого монастыря, один — из Успенского собора. Я начну разговор с последнего. Он был начат в 1626 году и долгое время хранился в соборной ризнице. На первых страницах его по нижнему полю идёт скрепа: «Этот Синодик, принадлежащий Астраханскому кафедральному собору, как драгоценный памятник по древности следует хранить со всей бережливостью на память грядущих поколений. Иоанн Павлинов, недостойный сего собора протоиерей, 1853 год».
Но берегли Синодик плохо. Верхняя обложка оторвана. Нижняя деревянная доска обтянута облупившейся кожей. Весь вид довольно ветхий. И все же взгляд невольно останавливается на титульном листе, на красиво рисованной заставке. Затейливо сплетаются цветы и листья в прямоугольной рамке. Ниже киноварью и славянской вязью слова: «Предисловие Синодику об усопших душах». В предисловии соборный летописец приводит выдержки отцов церкви о пользе поминания, о вкладах в монастыри и церкви, о заботах о душе. Приводятся различные притчи, суть которых одна — кто сделал в храм большие вклады, тот ближе к богу.
Щедрые пожертвования делали астраханские купцы, бояре и воеводы. Астраханский торговый человек Василий Таушханов с братом Осипом на поминовение своих родителей кроме денег дали «к образу богородицы камень изумруд, да к Троицыну образу два яхонта чреватые, да два жабика больших, да свечи аспидные, да на ризы дорогие белые…»
Князь Федор Тимофеевич Оболенский дал в собор «Евангелие напрестольное, печатное в чёрном бархате и с евангелисты, да пуд воску, да ширинку с золотом и серебром…»
Государев боярин князь Михайло Пронский, внук воеводы Пронского, присоединившего Астраханское ханство к Русскому государству, дал на поминание своих родителей: «на приклад ко образу Пречистыя богородицы Владимирския ожерелье жемчужное, а в нем жемчуга десять золотников, да шесть камешков добрых. Да перед тем же образом лампаду серебряную, а в ней весу четыре фунта… да ризы — камка мелкотравчатая, кизилбашская, оплечье по чреватому бархату шито золотом и серебром, а омет атлас чреваты…»
Трудно даже перечислить все, что жаловал Михайло Пронский. Не удивительно, что к его вкладу была сделана припись: «За такую дачу за здравие бога молити и родителей его поминать на литургиях и в литиях и на панихидах по всея дни и до скончания века».
Простые горожане жертвовали, что могли. Кто деньги, кто коня, а кто чинил монастырский забор.
Но вот чётким уставом с затейливо рисованной киноварью заглавной буквой бросилось в глаза (прежде цифры писались буквами): «1671 года, майя, в 11 день, убиение преосвященного Иосифа митрополита Астраханского и Терского».
Это уже касалось восстания Разина! Я стал следить за текстом ещё более внимательно. И вот на листе 52 читаю: «Род ключаря Феодора Иванова». Перечисляются все записанные им в поминание родственники. А под конец в поминание записан и он сам — священноиерей Феодор убиенный. Внизу карандашом помечено: «Этот Феодор убит в 1671 году, майя, клевретами Разина». Но почему Фёдор Иванов? Известно, что разницами был казнен ключарь Фёдор Негодяев. А может быть, это одно и то же лицо? Ведь полное прозвание могло писаться так — Фёдор Иванов сын Негодяев.
Федор Негодяев вместе с Иосифом стремились подорвать единство восставших, вместе прятали царские грамоты. И вместе с Иосифом ключаря постигла смерть по приговору круга.
Но ведь должны же быть записаны в Синодик и дворяне, убитые и во время штурма Астрахани, и на другой день, когда вершился над ними справедливый суд?
И я нахожу эту запись. На листе 128 скорописью XVII века написано: «Помяни, господи, души усопших рабов своих убиенных князя Иоанна, князя Даниила, князя Бориса, Романа, Евстратия, Дмитрия, Алексея, Марка, Константина, Василия, Матвея, Иоанна, Михаила, Герасима, Георгия, князя Даниила, Алексея…»
Затем чётким уставом записаны имена тех, кто был убит несколько позже, когда в Астрахани усилилась классовая борьба,— «князя Симеона, священноиерея Федора, Иоанна, Арона, Никиты, Фрола, Мирона убиенных».
На полях этого листа против имён убитых стоит помета, сделанная кем-то из священников: «Во времена мятежника Разина и его сообщников».
На первый взгляд, записи Синодика не так уж важны. Они перечисляют имена усопших, записанных в поминание. Но сделанные всевозможные приписки позволяют историку уточнить многие события, позволяют знать, на кого конкретно обрушился народный гнев. Правда, по именам иногда трудно судить, кого же постигла заслуженная кара, если не указаны чин и звание.
Но вот оборот 70-го листа. Заглавие гласит: «Воеводы и дворяне, побиенные в Астрахани». Здесь под каждым именем чётко проставлена киноварью фамилия и кого нужно поминать: «Князя Ивана Ромодановского, Федора Кора- ваева, Федора Акинфиева, Аристарха Чередова, Афанасия Карпова, Евстафия Кошкарева, Бориса Чемесова, Алексея Образцова, Симеона Чуркина побиенных».
Эти имена неизвестны историкам.
Вот почему с ещё большим волнением я стал просматривать Синодик Троицкого монастыря, начатый в 1650 году. Второй лист сразу принёс удачу. На нем записаны архиепископы астраханские и среди них «Преосвященный митрополит Иосиф убиенный». Против, на полях, добавлено киноварью: «Убиен от воров 1671 году, майя, в 11 день, от казаков, пущен с раската после дела пытошного».
Иосиф был записан с Синодики всех астраханских церквей. Также велено было поминать и воеводу Ивана Прозоровского, казнённого по приговору круга. На обороте листа 37-го есть запись, которая позволяет уточнить, в какой день и час это случилось: «1670 году, июня, в 23 день, в среду, в 3-му часу дни, побиты от воров и казаков Стеньки Разина…» То есть по современному счету времени это произошло в 5 часов 35 минут. Здесь же, как и в Синодике Успенского собора указаны казнённые восставшими князья и бояре. Особый интерес возбуждает личность убитого князя Данила. Упоминание о нем не встречается ни в одном известном источнике о восстании Разина.
Интересно, что в Синодиках Троицкого монастыря и Успенского собора часто попадаются имена и тех, кто принимал участие в восстании Разина. Роды многих из них были записаны в поминание еще до взятия Астрахани разницами. После подавления восстания Синодики были просмотрены духовным начальством, приказавшим некоторые роды немедленно вымарать и зачеркнуть. Вот почему на страницах этих книг можно встретить зачеркнутые и замазанные имена. Есть даже заклейки, украшенные цветами и листьями. А под заклейками род, отлучённый от церкви. Например, зачеркнут род келаря Троицкого монастыря Авраамия.
Со Степаном Разиным Авраамий был в большой дружбе, и, как говорят документы, старец вместе с атаманом «пил и ел и ведал его мысли».
Позже, когда Разин был уже схвачен, восставшие астраханцы составили договорное письмо, в котором они клялись стоять всем заодно против изменников-бояр, не жалея своей жизни. Под этим договором-клятвой подписались многие монахи Троицкого монастыря. Астраханские старшины Феофилко Колокольников, Ивашко Красуля, Абакумко Андреев отдали приговорное письмо келарю Авраамию и велели положить в евангелие.
Крепкую надежду клали казаки на Авраамия. И келарь их надежды оправдал. Он долгое время сберегал письмо и отдал его по требованию круга.
Власти, жестоко расправились с монахом-смутьяном. Он был бит плетями и сослан в отдалённый монастырь. А род его был изъят из Синодика. Посягнувшим на самодержавные устои поминовения не полагалось.
Замаранными оказались роды и других монахов да и многих посадских. Каким-то чудом уцелел род Феофила Савина, сына Колокольникова. После того как Разин двинулся вверх но Волге, в Астрахани ушедших донских казаков заменили люди, выбранные жителями города. Старшинами были избраны стрелец Иван Красулин, а от посадских людей — Феофил Колокольников и Дмитрий Яранец. Перед смертью атаман Василий Ус доверил им астраханскую городскую казну. Феофил Колокольников вел расходные книги и выдавал деньги на покупку военного снаряжения и нужных товаров. Видно, и в посаде он вёл торговлю, был изрядным грамотеем. Это подтверждает и запись в Синодике. На поминание родителей он пожертвовал «книгу Григория Богослова толковую». Но сам он уже в Синодик не внесён.

Запись в Синодике Троицкого монастыря, где упоминается «Стефан убиенный» (Синодики находятся у автора)
Феофил Колокольников был повешен по приказу князя Одоевского вместе с другими астраханскими старшинами и подлежал церковному проклятию. Все имущество Колокольникова было взято в Приказную избу. Из приглянувшихся вещей казнённого боярин Милославский отобрал себе перстень с дорогим камнем и шапку лисью горлатную.
В Синодиках Троицкого монастыря очень много записей имён донских казаков. Только на одном 157 листе записаны роды: донского казака Нефеда из Черкасского городка, донского атамана Тимофея Яковлева, донского казака Григория Старого, род Никиты кузнеца из Черкасского городка, донского казака Фомы Беседина, донского казака Панкратия из Курбатовской станицы.
Киноварью сделана запись на 202-м листе: «1680 году преставился раб божий казачий атаман Корнилий Яковлев».
Всего на десять лет пережил Корнило Яковлев своего крестника Степана Разина. Карл Маркс писал, что когда раненый Разин вернулся из-под Симбирска на Дон, «крестный отец — старый филистер и лицемерный плут — и прежний гетман Корнило Яковлев уже подготовил его гибель»1.
И вот что интересно. Несмотря на предание Разина анафеме, многие астраханцы и казаки записывали в поминание «Стефана убиенного». Так, на одной из страниц Синодика записан род донского казака Петра Жегулы. В его роду много погибших. Последним записан «Стефан убиенный». И это последнее имя было позже перечёркнуто рукой монастырского начальства. Это не единичный случай. И он наталкивает на мысль, что под именем «Стефана убиенного» значится казненный атаман. Возможно даже, что Разин был отдалённым родственником Петра Жегулы. Да и род самого Разина был, несомненно, записан в Синодиках Троицкого монастыря. Атаман неоднократно бывал в Астрахани и не сделать вклад на поминовение родителей он не мог. Тем более что после похода в Персию Разин поднёс богатые дары Троицкому монастырю. И если мы не находим записей рода Степана Тимофеевича, то только потому, что многие листы в Синодиках выдраны. Ведь церковь стремилась искоренить любое упоминание о крестьянском предводителе.
И все же Синодики при тщательном их изучении могут поведать еще очень многое.
1 Маркс К. Стенька Разин < Конспект кн. Н. И. Костомарова «Бунт Стеньки Разина»>.— Мол. гвардия. Кн. 1. 1926, янв., с. 124.